Телевизор. Исповедь одного шпиона - [135]

Я повернул голову и посмотрел на Магомета, словно спрашивая у него, не ослышался ли я, не сошел ли с ума великий визирь и не стоит ли немедленно арестовать его как предателя своей страны. Ведь это все равно как если бы Екатерина решила уничтожить собственную гвардию, сделавшую ее императрицей, вместе со всеми Орловыми. Но Магомет, напротив, слегка кивнул мне, одними только зелеными глазами, как бы подтверждая несуразицу, которую я только что услышал.

– Не удивляйся, – вздохнул великий визирь. – У янычар слишком много власти и влияния в нашей стране. Многие мыслящие люди (а в Турции таких достаточное число) считают, что нужно избавиться от этой албанской секты. Это так же очевидно, как и то, что солнце заходит на западе. В бою они, как выяснилось в ходе войны, совершенно бесполезны. Службу несут дурно, доставляют вечные хлопоты своим буйным нравом и резней христиан. Ты будешь регулярно сообщать мне об их словах и делах; особенно о тех словах, которые направлены против султана, и тех делах, которые выставляют секенбаши в дурном свете…

Я недовольно поморщился. Я представил себе постоянные, ежедневные доносы, вечно записывать, кто и что сказал, выискивать самые неосторожные слова, подчеркивать их, потом докладывать визирю; при всей моей неприязни к янычарам, такая работа очень быстро отравила бы мою жизнь и сделала меня ничем не лучше моих противников. Именно этого он и добивается, этого хочет: сломать меня, сделать обычным сикофантом, ябедой, шептуном, мелкой пешкой, без своего мнения, без ненужного суждения о природе добра и зла, которые только мешают его власти.

– Разве ты не этого хотел? – внимательно посмотрел на меня Мухсин-заде. – Бороться с устарелыми, средневековыми формами, мешающими нравственному прогрессу? Подумай: сейчас всем в Турции заправляют янычары и симпатизирующее им магометанское духовенство. Мы уничтожим янычар и лишим власти их имамов. Мы создадим новый, просвещенный ислам, подобно тому как Лютер обновил христианство. Мы сделаем Турцию светским королевством по образцу Пруссии или Англии, создадим регулярную армию нового образца, которая будет требовать существенно меньше денег и не будет бегать по всей Болгарии от Руманчуф-паши, пополняя ряды и без того обнаглевших кирджали. Мы отправим торговые корабли во все стороны света и вернем османам первое место в торговле с Индией и Китаем. Ты же станешь моим ближайшим помощником, я усыновлю тебя; а когда я умру, ты вместо меня станешь великим визирем. Мы станем основателями новой династии, более могущественной, чем династия великих визирей Кёпрюлю[357]. Я в четвертый и последний раз предлагаю тебе знание и власть, не ради самой власти, а с тем, чтобы использовать их для просвещения человечества, для создания нового мира, в котором не будет места войнам и религиозным фанатикам, а будут править гласность и образование. Итак, принимаешь ли ты мое предложение или выбираешь темницу и вечную войну?

Глава восемьдесят девятая, в которой Батурин требует мяса

– Здравствуйте, Василий Яковлевич! – с иронией и в то же время материнской заботой проговорил Тейлор, глядя на пошатывавшегося еще Батурина, который стоял посреди комнаты, широко расставив ноги и выпучив глаза, в мятом камзоле, с отодранным воротником. – Поприветствуйте нашего гостя, мичмана Войновича. Он будет вашим секундантом, как и я, к моему прискорбию.

– Приветствую, – не поклонившись мне, буркнул вполголоса Батурин и бухнулся в кресло. – Что у нас на завтрак?

– Maccheroni.

– А мяса нет?

– Боюсь, что мясо повредит вашему желудку. Вам через сутки биться с вашим заклятым врагом, шевалье д’Эоном. Вы помните об этом хотя бы?

– Помню! Где будет дуэль?

– За городом, на руинах римского театра, на рассвете; будет очень живописно. Я позвал в качестве зрителя Гамильтона, он большой любитель старинных развалин.

– А кто будет распорядителем?

– Один итальянец, антрепренер…

– Патрик, подай мне какого-нибудь мяса. Да не могу, не могу я есть вашу лапшу…

– Пока вы спали, дорогой Василий Яковлевич, мичман Войнович рассказал мне интересную историю, о вашем юнкере, Мухине. Это он освободил его в Рагузе, а потом переправил в русскую армию, как я и предсказывал…

– Не может быть…

Батурин вдруг преобразился в лице, он подбежал ко мне и стал трясти меня, обнимать и расспрашивать подробности; я отвечал, как мог.

– Да что он вам сказал?

– Он сказал только, что княжна дурная женщина. И еще, это очень важно, он сказал, вам непременно нужно это знать: в заговоре замешан турецкий шпион. Он сказал, что на свете нет никого страшнее этого человека, и что именно этот человек убил вашего друга, Эмина.

– Господи! – Батурин согнулся в три погибели и зарыдал, как малое дитё. – Спасибо Тебе, что Ты уберег мальчика… Где же он сейчас, у Румянцева?

– Наверное.

– А с кем вы его переправили?

– С одной болгаркой. Да не переживай ты так, Василий Яковлевич, – сказал я по-русски, увидев тень сомнения на его лице. – Эта девушка стоит десяти проводников; с кем бы я точно не стал драться на дуэли, так это с нею. Она как-то раз на моих глазах уложила на землю кулаком одного албанца ростом с меня; албанец был пьян, правда, но насчет характера, я полагаю, всё понятно…