Телевизор. Исповедь одного шпиона - [133]

– Вы утверждаете, – угрюмо проговорил я, – будто из любви к людям вы имеете право убивать других людей.

– Я утверждаю лишь, – сложил руки лодочкой, как и в прошлом разговоре, хранитель печати, – что никаких богов нет, а есть только человек. А это значит, что на человеке лежит первая и последняя ответственность за судьбу мира. И есть те, кто готов взять на себя эту ответственность, а есть те, кто вечно сомневается, трусит и находит сотни оправданий своему бездействию. И я, человек, взявший на себя ответственность за некрасивые и непопулярные политические решения, лучше и нравственнее обывателя, который сидит в своем садике, и позволяет негодяям и тиранам убивать других людей. Разве ты не пришел к тем же мыслям? Разве ты не познал, что причина всякого зла в бездействии добра? Вот в чем моя вера. Признай, признай же, что ты такой же, как и я. Между нами нет никакого противостояния. Мы одинаковы. Почему бы тебе тогда не присоединиться ко мне? Не стать здесь, по одну руку со мною, в борьбе за другой, справедливый мир?

Я посмотрел внимательно на великого визиря, он с усмешкой чистил ножом яблоко и кивал на Магомета, как бы говоря: вот я и тебя обстругал; ты тоже будешь теперь как он. Я обернулся и посмотрел на Магомета: не кажется ли ему странным, что глава оттоманского правительства вот так, в его присутствии, отрицает существование Аллаха и магометанского закона? Но Магомет стоял у двери, привычно-черный и бесстрастный, ничто не смутило его, хотя он и слышал всё, каждое слово, видел каждый жест и каждое движение мышц на лице, как будто это он был постановщиком этого балета, а визирь был только его говорящею куклой.

Глава восемьдесят седьмая, в которой Батурин связан веревкой

Этот глупый балаган нужно заканчивать, решил я. Довольно. Парики и жостокоры нужно снять и вызвать Батурина и этого англичанина на откровенный разговор. Ежели они тоже шпионят за княжной, я должен узнать их цель. Я просто спрошу, зачем они играют в этом спектакле, и кто автор пиесы, и еще расскажу о юнкере Мухине.

С этим простым и честным намерением я пришел в гостиницу и постучал в двери. Я подумал, что когда мне откроют, я вежливо поклонюсь и представлюсь, а потом скажу, что принес треуголку, которую Батурин забыл у княжны.

Однако, весь мой галантный план, госпожа моя Дарья Григорьевна, рухнул в мгновение ока, когда двери отворились и вместо англичанина или мнимого шведа я увидел на пороге здоровенного негра, в красной ливрее и парике, одной рукой ковырявшего в носу, а другой опиравшегося на дверной косяк, как бы говоря: «What do you want, white freak?»[352] Лицо его было таким черным и мрачным, что у меня затряслись поджилки. Этот великан мог убить меня одним пальцем (ежели вынул бы его из своего носа, конечно).

– Я… принес треуголку…

Негр ничего не ответил, а только ушел вглубь комнаты; я услышал, как он докладывает обо мне своему английскому господину, называя мою фамилию и сообщая даже, что никакой треуголки у меня с собой нет.

– Come in, – раздался смешливый голос Тейлора. – Войнович, заходите уже внутрь, довольно прятаться за шторами… Я бы вам представился официально, по всей форме, но мне лень…

Я вошел, несколько смущенный таким дурацким приемом. Англичанин сидел в кресле, читая газету. Рядом с ним на кофейном столике стояла дымящаяся чашка, в раскрытое окно бил солнечный свет и шум итальянской улицы.

– Патрик, – сказал Тейлор негру, – подай, пожалуйста, мичману кофе или чего-нибудь покрепче.

Негр кивнул.

– Господи, какой же он огромный, – пробормотал я, – этот ваш раб…

– Он не раб, – зевнул англичанин. – С некоторых пор в Англии нет рабов. Любой человек, ступивший на берега Альбиона и вдохнувший английский туман, становится свободным[353]. Патрик мой слуга, у него есть контракт, подписанный мною, и ежели я вдруг по какой-то причине нарушу условия договора, он сможет подать на меня в суд.

– Но он же негр…

– Он не негр, – Тейлор отпил кофе из чашки. – Он ирландец.

– А где…

– Батурин? – англичанин махнул рукой. – Там, валяется связанный…

– То есть как связанный?

– Очень просто, веревкой. Он напился опять вчера и стал буянить и кричать. Патрику пришлось его связать, вот и вся история. Вы же слышали наш вчерашний разговор. Я заметил вас, за шторой, в последний момент, но не стал подавать виду, из тактических соображений. Не люблю театральщины. Да не тряситесь вы так, Войнович. Садитесь, пейте кофе и рассказывайте. Расскажите мне, кстати, о штурме Бейрута. Вы же были там?

– Был.

– Это очень хорошо. А в Египте вы не бывали?

– Нет, не бывал.

– Жаль. Более всего меня интересует Египет.

– Я даже догадываюсь, почему, – усмехнулся я. – Всё дело в вашей торговле с Индией, не так ли? Путь вокруг мыса Доброй Надежды долог и труден, и расходы на транспортировку уже привели к разорению Ост-Индскую компанию. Поэтому ваше Адмиралтейство ищет другие пути. Именно по этой причине капитан Джеймс Кук отправился на поиски Северо-Западного прохода[354], и по той же причине вы, Тейлор, суетитесь здесь, в Средиземноморье. Ведь было бы гораздо проще, ежели бы британские торговые корабли приставали в Египте, здесь товары перевозили к Красному морю, перегружали на другие корабли… Можно даже прорыть канал, соединяющий два океана… Путь сократится вдвое! Нужно лишь, чтобы в Египте было лояльное к английской короне правительство…