Техники и технологии в сакральном искусстве. Христианский мир. От древности к современности - [105]

Можно предполагать существование древнейшей на Руси статуи Параскевы в Мценске, куда, по преданию, в 1415 г. митрополит Киприан прислал киотную скульптуру св. Николая ради «обращения» местного населения в Христову веру. Оно гласит, что чудотворная статуя святителя явилась близ древней, сгоревшей в 17 5 7 г. деревянной церкви во имя муч. Параскевы. Не будем забывать болгарское происхождение Киприана и внесение именно им памяти св. Петки в русскую Псалтирь. Митрополит глубоко чтил Параскеву Тырновскую и оплакивал «разрушение» ее мощей как трагедию болгарского Царства[474].

Именно память о них, подобно барийским импульсам, родившим на Руси статуи Николы, определила, видимо, изначальные структурные особенности резных образов чтимой в славяно-балканском мире святой, притом, как увидим, на долгое время.

Однако обратимся к самому раннему в русской традиции памятнику – киотному образу из Галича Костромского (170 × 95)[475], ставшему, несомненно, источником для «бюста» из Вологды и многих резных фигур мученицы Центрально-русского региона. Доказательство тому – снимок иконы из Галича до реставрации, обнаруживающий клеевой шов на месте стыка частей фигуры.

Мы имеем смелость предполагать и здесь надставленную вместе с белым убрусом голову, доказательство чего потребует специального исследования в поисках клеевого шва или тщательно закамуфлированного «наплеска» этой части фигуры на основной блок. Несомненны вставные кисти рук, обычные в контексте монументальных киотных образов.

Не исключено, что накладным является и обручвенец, положенный поверх убруса и имеющий самостоятельную «толщину». Этот мотив до сих пор не истолкован. Именно рельефные иконы помогают осмыслить его символику. Аналогии ему имеют место в готической скульптуре XIV в. в контексте образа Христа во Гробе. В чешском Budĕjovice хранится фигура лежащего в гробнице Спасителя 1370 г., на голове Его просматривается широкая повязка, из-под которой сочится кровь[476]. Это недвусмысленный образ сударя – головной повязки, в которую, согласно утерянному оригиналу рукописи V–VI вв. (сохранился вариант X–XI вв.), Иосиф на Голгофе собрал кровь Христа[477], и одновременно как бы «след» тернового венца.

Акцентирование этого мотива в скульптурном изображении Параскевы, образ которой ассоциировался с искупительной Жертвой Христа, а крестные ее мучения – с подражанием Его страданиям, до сих пор не истолкованного в иконописи конца XV–XVII в., в контексте скульптуры из дерева обретают изобразительную реальность, видимо, не без влияния европейской традиции.

Резонность нашей гипотезы подтверждают памятники иконографии XVIII в., в частности гравюры, где уподобление Параскевы Пятницы Пяти Ранам Христа обретает изобразительную конкретность в виде тернового венца на ее главе и других орудий Страстей (книга Лазаря Барановича 1674 г.). Иными словами, тонкие, прикровенные идеи получают в поздней традиции вещественное воплощение.

Св. Параскева Пятница. Икона. Дерево (липа), резьба, роспись. Местонахождение неизвестно

Заслуживает внимания еще одна деталь галичского рельефа: «странный», как бы «пластинчатый» пояс, который в своде костромских икон толкуется как известная составляющая женской повседневной одежды – душегреи (?)[478]. В канонической же традиции пояс есть указание на служение как образ духовной силы и, кроме того, знаменует целомудрие и чистоту, что как нельзя более уместно в изображении св. девы.

Однако следует учитывать и возможность третьего смыслового аспекта. Согласно святоотеческому учению (Иоанн Дамаскин), мученики Господни суть воины Христовы, выпившие Его чашу и крестившиеся Его животворящей смертью. Последнее объясняет «воинский» тип пояса как намек на доспех, что особенно уместно в связи с символическим подтекстом образа Параскевы.

Отголоски этого варианта опоясывания фигуры можно встретить и в поздних статуях Параскевы, как, например, в изваянии XVIII в. из с. Пушкари под Рязанью (РОХМ)[479]. Надставная голова здесь также, несомненно, навеяна галичским оригиналом, как форма мантии и отчасти убруса. Повторена весьма точно даже длина плаща.

Здесь мы сталкиваемся, как и в цепи статуй св. Николая XVI–XVIII вв., с проблемой копирования чтимого в том или ином регионе «первообраза». «Резонирование» галичской резной иконы заметно и в замечательном киотном образе второй половины XVII в. из Архангельска (АООМИ) (несомненно, привозном) и в фигуре Параскевы из Вереи[480] того же времени. Однако в последней мантия имеет на груди две овальные застежки-«пуговицы», повторяющие деталь монументальной новгородской Параскевы XVI в. с надставками конца XIX в. (164 × 70)[481]. Таким образом, Параскева Верейская вобрала как бы два оригинала, суммируя признаки среднерусских и новгородских произведений резьбы «исходного типа», т. е. наиболее ранних по дате и, несомненно, высокочтимых. У Параскевы из Новгорода изначально голова была вставной. Возможно, эту структуру повторил и мастер верейского образа, однако недавнее поновление ее с использованием толстого слоя левкаса затрудняет уточнение этого технологического момента.