Течение времени - [2]
А потом Алеша вырос из кроватки, огороженной сеткой. И купили диван. А затем принесли загородку, огораживающую его, а вдруг(!), от падения во сне с дивана. Сооружение получилось надежным, но достаточно громоздким. Куда его прятать днем, как маскировать в комнате в двадцать с половиной квадратных метров, чтобы не нарушить с таким трудом созданного уюта?
В баню Алеша ходил с мамой. Сначала надо было выстоять длинную очередь, затем найти место в предбаннике, где раздевались, а затем, взявшись за руки, отправляться в мыльную. Он помнил, как однажды из-за него возник какой-то шум. Этот шум как будто бы был не о нем, его не касался: он был занят своим целлулоидным лебедем, который так замечательно плавал в тазу. Мама кому-то объясняла: «Он маленький, еще малыш, просто высокого роста…» Но они говорили что-то свое, громко и раздраженно, и в следующий раз он пошел в баню с папой. Он не почувствовал никакой разницы между этими банями, разве только лишился удовольствия пускать лебедя в тазу, который мама брала с собой в баню. Мужчин вполне удовлетворяли шайки, но в них лебедю было тесно.
А еще в уголках памяти Алеши запечатлелся шум, как-то возникший в трамвае и, казалось, его не касающийся. Он был занят своим делом – шевеля губами, читал вывески магазинов, мимо которых, пронзительно звеня, катил трамвай. Одни были простые и понятные: «Хлеб», «Булочная», другие – сложные для чтения, и мальчик не понимал их смысла: «Продмаг», «Торгсин», «Ломбард». «Продмаг». Мама объяснила, что это сокращения двух слов, объединенных в одно. «Торгсин» и «Ломбард» он часто слышал дома, но все забывал спросить, что они означают. Теперь эти слова приобрели для него реальный смысл. Возле этих магазинов было много народа, у «Ломбарда» стояла очередь, а у обочины тротуара извозчики и даже автомобили-такси. Но что происходит в этих магазинах, ему объяснили позднее. Так вот, какой-то толстый и грубый дядя кричал на маму, что он контролер, а мальчик – заяц, безбилетный пассажир, и надо платить штраф. «Но за что же? Он еще маленький», – спокойно возражала мама. «Нет, большой – он выше планки», – продолжал настаивать контролер. Может быть, этот день запомнился еще потому, что прошел дождь, вероятно, первый весенний дождь. И он был одет в другое – более легкое пальто, чем обычно. На улице было много воды и много солнца, и вода стекала тонкими струйками по окнам трамвая и даже мешала ему читать название вывесок. И как-то по-особенному звонили трамваи, и ему было очень хорошо и весело. А что там происходило наверху, над его головой, между контролером и мамой, его не касалось. Мама была с ним и защищала его от любого неправильного течения жизни. Прошло много лет, но Алеша помнил эту отметку у внутренней стороны дверей первого вагона трамвая за спиной вагоновожатого.
Можно ли считать реминисценцией общение с животными, которых ему приносили домой? Он мог часами возиться, подкладывая морской свинке кусочек свежей капусты, травки или морковки, белым мышкам – кусочки сухариков и колотого сахара или подливая в блюдечко молоко для ежика. Было интересно наблюдать за мышками, как они быстро взлетали по вертикальной лестнице в свой домик, а затем тут же возвращались назад. Это уже не смутные воспоминания о пожаре за рекой.
В своих детских воспоминаниях он всегда чувствовал рядом маму – защитника от неожиданных поворотов плавно текущего раннего детства. Без мамы он был еще никто. Она спокойно гасила вдруг возникающие недоразумения. Без тех далеких событий раннего детства, реакций при взаимоотношениях со сверстниками трудно или даже невозможно понять, как или посредством чего формировались привычки или даже характер мальчика.
Однако время, начатое с первых ярких, еще не осознанных впечатлений младенца, пребывающего в состоянии пробуждения к жизни, вступало в период убыстрения своего бега.
Глава II. Лето
Лето для мальчишки начинается с последнего школьного звонка, весело дребезжащего: «Каникулы, каникулы!» Все можно забыть напрочь и наслаждаться жизнью. Можно до бесконечности рассматривать облака, наблюдая, как меняются их очертания, освещенность, окрашенность в зависимости от времени дня, и всегда этому восторгаться. Вслух, вслух восторгаться, кричать, если некому услышать. Не все понимают этот восторг – не замечают эту красоту. Их занимает полная забот и тревог жизнь – им не до облаков и Алешиных восторгов. Можно читать книгу одну за другой взахлеб, а некоторые любимые, известные от корки до корки, – перечитывать, начиная с любого места и наперед зная череду всех событий. Но это нисколечко не мешает возвращаться к ним снова и снова, смакуя отдельные места. А новые, еще непрочитанные книги! Они ожидают Алешу – герои и не герои, отправляющиеся в дальние страны. В эти каникулы Алешина мама подобрала ему книги, романтические герои которых жили в прошлом веке. Такие книги Алеша раньше не читал. И конечно, Аксакова «Бабочки», однотомник Брема и до дыр зачитанные «Три мушкетера».
Но это еще не все: надо готовить удочки, снасти, и эта работа проходит под руководством Алешиного папы: крючки на мелочь и на крупную рыбу, лески разного диаметра, поплавки донные и не донные, сачок для подсечки и, конечно, сачок для бабочек. Не забыть бы перочинный нож, увеличительное стекло, маленькое зеркало для наблюдения за всякой лесной мелюзгой, компас. Да мало ли, что еще надо, без чего летом просто невозможно!
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«…Хорошее утро начинается с тишины.Пусть поскрипывают сугробы под ногами прохожих. Пусть шелестят вымороженные, покрытые инеем коричневые листья дуба под окном, упрямо не желая покидать насиженных веток. Пусть булькает батарея у стены – кто-то из домовиков, несомненно обитающих в системе отопления старого дома, полощет там свое барахлишко: буль-буль-буль. И через минуту снова: буль-буль…БАБАХ! За стеной в коридоре что-то шарахнулось, обвалилось, покатилось. Тасик подпрыгнул на кровати…».
Восприятия и размышления жизни, о любви к красоте с поэтической философией и миниатюрами, а также басни, смешарики и изящные рисунки.
Из чего состоит жизнь молодой девушки, решившей стать стюардессой? Из взлетов и посадок, встреч и расставаний, из калейдоскопа городов и стран, мелькающих за окном иллюминатора.
В сборник произведений признанного мастера ужаса Артура Мейчена (1863–1947) вошли роман «Холм грез» и повесть «Белые люди». В романе «Холм грез» юный герой, чью реальность разрывают образы несуществующих миров, откликается на волшебство древнего Уэльса и сжигает себя в том тайном саду, где «каждая роза есть пламя и возврата из которого нет». Поэтичная повесть «Белые люди», пожалуй, одна из самых красивых, виртуозно выстроенных вещей Мейчена, рассказывает о запретном колдовстве и обычаях зловещего ведьминского культа.Артур Мейчен в представлении не нуждается, достаточно будет привести два отзыва на включенные в сборник произведения:В своей рецензии на роман «Холм грёз» лорд Альфред Дуглас писал: «В красоте этой книги есть что-то греховное.
Перевернувшийся в августе 1991 года социальный уклад российской жизни, казалось многим молодым людям, отменяет и бытовавшие прежде нормы человеческих отношений, сами законы существования человека в социуме. Разом изменились представления о том, что такое свобода, честь, достоинство, любовь. Новой абсолютной ценностью жизни сделались деньги. Героине романа «Новая дивная жизнь» (название – аллюзия на известный роман Олдоса Хаксли «О новый дивный мир!»), издававшегося прежде под названием «Амазонка», досталось пройти через многие обольщения наставшего времени, выпало в полной мере испытать на себе все его заблуждения.
Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)