Течение неба : Христианство как опасное путешествие навсегда - [14]

Именно молитва, лишь иногда подкрепляемая усилием воли («насилием»), по-настоящему отрешает человека от мipa. Начинаясь как простое обращение к Богу, без всяких слов или в случайных словах, она вводит человека все глубже и глубже в другую, божественную реальность, не смешивающуюся с реальностью этого мipa, как вода и масло. Отведав сладкого, перестает хотеться горького. «В сладчайшем Иисусе мip прогорк», — скажет об этом В. В. Розанов, защитник мipa против христианства.

Отрешение от мipa может возникать и на почве какой-нибудь идеологии — и тогда человек начинает себя вести как слабоумный. Бывает, что обладавшего когда-то острым умом и душевной чуткостью человека становится не узнать. Тут происходит то, что идеология создала для этого человека новую модификацию, но все того же, старого мipa.

Истинное отрешение от мipa придает взгляду на мip больше трезвости даже тогда, когда раньше ее у человека не хватало. Да и откуда нам занимать трезвости в отношении ко всему, если не от Бога?

Молитва внешняя — определенными словами в определенное время — служит для того, чтобы поддержать извне молитву внутреннюю. Внутренняя же молитва — это как раз та, которая дает внутреннюю свободу и которая становится сразу и плодом, и условием всех прочих христианских добродетелей. Стоило бы сказать, что именно такая молитва и является настоящим «действием веры» — если бы это название уже не было приспособлено португальцами к совершенно другому случаю («аутодафе»).

Внутренняя молитва начинается с мысленного словесного обращения к Богу — постоянно повторяемого «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго (грешную)» или просто «Господи, помилуй», — а если ум настолько занят другим, что не в состоянии это повторять, то хотя бы просто с памяти Божией — памяти о том, что Бог сейчас, здесь и рядом. Чем внутренняя молитва кончается — об этом трудно рассказывать даже тем, кто, в отличие от меня, это испытал. Это прямое видение Бога: человек Бога видеть не может (как много раз было сказано в Библии), но Бог-то Сам Себя видит, и поэтому Бога видят те, кто достиг обожения (так объяснил это в XIV в. св. Григорий Палама). Во всяком случае, даже для самого новоначального и погруженного до ушей в мipcкyю суету христианина внутренняя молитва открывается как окно в другую реальность.

Пока христианин молится, он не одинок, и ему нечего бояться и нечего терять в этом мipe, где ему ничего не нужно. Если же он внутренне отвлекается от молитвы — он сам отдает себя на поругание тем силам, которые начнут дергать его за его же собственные мiрские пристрастия, как за нитки.

Молиться внутренне может быть трудно: лезут всякие мысли, болит голова, клонит в сон… Но если бросить молитву и заняться чем-то вроде бы интересным, то будет нарастать неприятное чувство опустошенности… чувствуешь себя комнатой, в которой когда-то давно забыли закрыть форточку.

Через внутреннюю молитву начинаешь узнавать Бога и Его любить. А любовь Божия отрешает от мipa.

Итак, христианство — это свобода от мipa. Но от мipa свободен только тот, кто в нем не живет: говоря более прямо и более традиционно — тот, кто для него мертв.

3.4. Христианство как самоубийство

Во время Крещения читаются слова апостола Павла о том, что мы крещаемся в смерть Христову. Чтобы воскреснуть со Христом — мы приобщаемся Его смерти. Эту смерть с первых веков христианства называют «вольной смертью», применив к ней то выражение, которое в Римской империи служило для обозначения самоубийства.

Наше реальное приобщение смерти Христовой начинается в Крещении, а достигает полноты в нашей собственной смерти — смерти для этого мipa. Мip устами одного из своих пророков, Фридриха Ницше, уже назвал Христа самоубийцей. Таким же самоубийцей в глазах мipa неминуемо выглядит всякий, кто следует за Христом.

Мученичество за Христа напоминает самоубийство даже внешне: многие мученики предавали себя на смерть добровольно, имея возможность или хотя бы надежду скрыться от преследователей. Некоторые мученики даже сами наложили на себя руки, не дожидаясь грозивших им мучений. Это никогда не мешало Церкви, резко осуждавшей самоубийства в других случаях, почитать таких мучеников во святых, а слова осуждения в их адрес изредка звучали только на уклонявшемся от Православия латинском Западе.

Но и «мирное» прохождение подлинно христианской жизни не столь уж далеко от идеала самоубийства. Великие наставники христианской жизни для монашествующих и мiрян, подвижники Египта IV–V вв., оставили нам в назидание следующую историю.

Ученик пожаловался старцу, что не может равнодушно переносить оскорбления от людей. Тогда старец послал его на кладбище и велел всячески поносить тамошних покойников. Когда ученик вернулся, старец спросил, что ему покойники отвечали. Оказалось, что ничего. Тогда он опять послал его на кладбище, — но уже превозносить покойников всевозможными похвалами. Реакция покойников оставалась прежней. Тогда старец сказал: вот и ты должен быть в отношении к мipy таким же, как эти покойники.

Но покойником христианин должен стать только по отношению к мipy. Тогда как раз по отношению к Богу он будет живой. Его жизнь — внутренняя молитва, которая имеет для него тот же смысл, что дыхание для жизни физической.