Течение неба : Христианство как опасное путешествие навсегда - [13]

Впрочем, слишком подробно разъяснять, что «идеологической» веры для спасения не хватит — значит ломиться в открытую дверь. Никто ведь не спорит. Лучше вернемся к началу этой беседы и спросим: а почему «идеологической» веры нам недостаточно? Ведь в ней есть и причастность божественной реальности, и наша свободная воля. В чем же дело?

Дело в том, что именно нашей свободной воли в любой «идеологии» маловато. Она есть, но на слишком поверхностном уровне. Не на том уровне, на котором наша воля управляет нашей жизнью. «Ибо я не что хочу, то и делаю, а что ненавижу, то и творю», — и это говорит апостол Павел (Послание к Римлянам 7,15). Мы можем хотеть, чтобы нашей жизнью управляло наше — действительно, предположим, имеющееся у нас, — стремление к Богу, но куда больше и куда чаще наша жизнь управляется совершенно иными нашими же стремлениями.

Бог может быть для нас «интереснее» всего. Но вокруг так много всего родного и близкого, что, может быть, нам менее «интересно», но зато более необходимо. Необходимость Бога мы только лишь сознаём, а необходимость многого другого — чувствуем непосредственно, особенно, когда рискуем это потерять. Но тогда стремление к чему будет направлять нашу жизнь?

Так мы можем навсегда остаться при своей «идеологической» вере и дожить до таких времен, когда в добрые минуты, доставая ее из дальних сундуков сознания, будем показывать ее внукам — как старую карту той страны, куда мы так и не попали. И не попадем никогда. Не исключено, что и внуки будут передавать эту диковинную карту из поколения в поколение, дорожа ею как семейной реликвией и памятью любимого прадедушки, — пока какая-нибудь катастрофа не уничтожит родовое гнездо, и все забудут, какие сокровища там хранились.

Катастрофы XX века разрушили почти все подобные родовые гнезда — Россию, Сербию, Болгарию, Румынию, Грецию, Грузию. Православная Церковь в этих странах постепенно подтачивалась изнутри, пока, наконец, не рухнул фасад. Когда осели облака пыли, о Православии помнили немногие, а те, кто помнили, воспринимали его уже как необходимый элемент «национальной идентичности», а не как веру с догматами и канонами. Истинные церкви уцелели только в подвалах — «катакомбах». Это те истинно-православные церкви, которые во всех этих и других странах составляют меньшинство, — верное святым отцам прошлого, но не имеющее общения с патриархами-отступниками настоящего.

Итак, христианство как «идеология» — необходимо, но недостаточно.

3.3. Христианство как свобода

Идеология недостаточна потому, что она — середина между свободой и несвободой, а отнюдь не полная свобода. Свобода в ней есть постольку, поскольку идеология свободно выбрана. Но свободно выбранным тут оказывается принуждение. Человек, например, стремится к чему-то одному, но он знает, что ему следует стремиться к другому, — и делает над собой усилие. Так работает идеология, и на этом основан любой процесс воспитания и обучения — не только детей, но и взрослых. Но так — путем насилия, хотя бы человек и подвергал ему себя добровольно, — нельзя сделаться Богом. Над Богом не может быть вообще никакого насилия, и сама мысль об этом абсурдна.

Итак, для спасения необходимо, чтобы не только одно из противоречивых стремлений нашей души было устремлено к Богу, но чтобы вся вообще наша душа была устремлена туда же — чтобы все прочие цели потеряли для нас привлекательность.

Именно тогда и только тогда наше стремление к Богу будет свободным — и по-настоящему спасительным.

Евангелие говорит об этом много раз, но такие слова невозможно встретить ни в одном из тех пересказов Евангелия, что вошли в светскую культуру. Это, может быть, главное из того, ради чего Евангелие, а лучше весь Новый Завет, нужно прочитать самому, не довольствуясь пересказами.

Евангелие светской культуры — это альтруистическое учение «не от мipa сего» в том смысле, что оно «не приспособлено к жизни», но именно этим, может быть, и прекрасно… Реальное Евангелие — «не от мipa сего», но совсем на другой лад. Тот же Христос, Который говорит о Себе, что Он «пришел спасти мip» (Ин. 12,47), дает своим ученикам заповедь «не любите мipa и того, что в мipe» (1 Ин. 2,15). Конечно, нельзя спасать то, что не любишь, и Бог любит мip как Свое создание. Поэтому в другом месте сказано: «Так возлюбил Бог мip, что отдал Своего Сына…» (Ин. 3,16). Когда говорится о «нелюбви» или даже «ненависти» к мipy, имеется в виду другое: нельзя к этому мipy привязываться, нельзя впадать от него в зависимость. Нужно любить мip так и той самой любовью, которой любит мip Бог: это никак не слабее человеческих пристрастий, однако совершенно несовместимо с ними.

Для христианина весь мip — скопище не принадлежащих ему вещей. К ним относятся не только вещи, даже те, что могут считаться его собственностью по государственным законам, но также и его «внутренний мip» (хорошее название: ведь это, действительно, «мip» — все тот же, самый обыкновенный, но забравшийся к нам внутрь) — эмоциональные состояния, мысли… всё вообще, кроме того «я», которое в нем молится, и которое и является его по-настоящему внутренней реальностью.