Тебе не пара - [64]

— Ну ладно, Эмили, — говорит он. — Знаешь, эти двое ребят, Раду еще уверял, что они из секретной службы? Я с ними позавчера разговаривал. Мне надоело, что Раду каждый раз, как их увидит, начинает психовать, а пока тебя не было, они тут еще чаще ошивались. Ну я и решил, пошлю их куда подальше, ну, знаешь — может, полицией припугну или там…

— Да, — киваю я, — и?..

— Ну, подхожу я к этим ребятам и говорю, вы кто вообще такие, чего тут околачиваетесь, а они сразу говорят, ты этого человека знаешь? И показывают страницу из румынской газеты, а там прямо посередке фотография твоего Раду, а я такой, допустим, знаю, ну и что?

Тут я рассвирепела, говорю: что-что ты сказал? Они, блин, из секретной службы, как ты мог вот так взять его и сдать, а Биба говорит, ш-ш-ш, Эмили, тихо, ты послушай, а Дом продолжает:

— Короче, эти двое мужиков говорят, значит так, его, типа, ищут за разные преступления, которые он еще в Румынии совершил, есть даже дела вообще десятилетней давности, когда он был как бы подручным у их правителя, у этого, Чаушеску. А этот Чаушеску был просто настоящая сука, и весь румынский народ собрался вместе, его, типа, убили и всех его друзей и сторонников тоже пытались убить, а Раду, по их словам, был среди них одним из самых видных.

На это я ничего не говорю. У меня просто такое чувство, как будто желудок внутри начинает куда-то соскальзывать.

— Знач-чит так, — продолжает Дом, — смотрю я на эту газетную вырезку и ничего не понимаю, там же по-румынски, а они мне твердят, что Раду разыскивается за всякие дела, типа, изнасилования, убийства, пытки над людьми и преступления против человечества. И за геноцид. И за мошенничество. Но я им верить особо не верю и говорю, валите отсюда, пока я ментов не позвал, а если без дураков, то вы сами из румынской секретной службы, нелегально охотитесь за членом подполья. В общем, на это они, типа, смеются. А я их спрашиваю, что, блин, такого смешного, а они говорят, да мы-то, на хрен, не из какой не из секретной службы, мы из организации по правам человека в Бухаресте, показывают мне удостоверения, маленькие такие, и говорят, что Раду как раз и работал в секретной службе. Должность у него была, типа, сотрудник органов безопасности, работал, так сказать, в их румынском аналоге КГБ. И начинают меня грузить на предмет его преступлений, в подробностях, причем довольно шокирующих.

Доминик сидит самодовольный такой, а у Бибы вид всезнающий, это она, блин, много себе позволяет, при том, что она сама же и нашла этого Раду, а я пытаюсь говорить, но рот у меня пересох, потрескался и не действует. Однако беру себя в руки и говорю таким безнадежно тоненьким голосом:

— Но ведь мы же не обязаны им верить, а? То есть, если бы они были из секретной службы, ведь они бы тебе не сказали, а? Как-то это все не сходится, а? С какой стати Раду именно сюда было приезжать?

А Доминик:

— Почему бы, собственно, и не сюда? Эти ребята говорят, его преступления настолько чудовищные, что каждая страна в Европе все про него знает — вот поэтому ему и пришлось уехать из Дубровника, Парижа и из всех прочих мест, где он останавливался. Рано или поздно его обнаружат, вот ему и приходится пускаться в бега.

— Ой, Эм, я прямо не знаю, кому верить. Но, если подумать, версия Раду какая-то странноватая. Если б он был тем, за кого себя выдает, у него бы все основания были просить убежища в любой стране на Западе — но он скрывается, и всё. А эти ребята говорили, что в Румынии теперь демократия, прямо как у нас, так что чего ему бояться, если он этих жутких преступлений не совершал.

Я все это обдумываю, голова кругом идет.

— Что ты им сказал в результате?

— Да ничего определенного. Дело твое, так ведь? Они мне дали номер, куда звонить.

Доминик передает мне обрывок с номером мобильного телефона. Уставившись на цифры, я говорю:

— Так его, типа, в изнасилованиях обвиняют?

— Да, в основном престарелых. И в убийстве. И в геноциде, или как его там.

— Но мы же не знаем наверняка, правда это или нет, а?

— Нет, Эм. Наверняка, пожалуй, не знаем.

Ну, и что бы вы стали тут делать?

С парнями ведь какие в основном проблемы: переживаешь, не трахается ли он на стороне, и либо так и живешь в сомнениях, либо посылаешь его, в зависимости от того, что пересилит — чувства или, так сказать, характер подозрений. И насколько весомы доказательства.

Только здесь дело другое: мой нынешний бойфренд обвиняется во всяких преступлениях против человечества, плюс изнасилования, плюс убийство, плюс мошенничество, а мне тут же вспоминается одно, как он плакал той ночью, когда рассказывал мне, что с ним произошло. Перенесение, так Доминик говорит. Этот псих, маньяк вконец охреневший, чувствует свою вину, и ему необходимо кому-нибудь рассказать об этом, только рассказать как есть он не может, потому говорит, что это, наоборот, с ним самим произошло. Похоже на правду?

Может, конечно, и так.

Потом я думаю о том, какой он иногда бывает милый, особенно когда мы трахаемся, и этот его вид, как будто он в Лондоне потерялся, и как он трогательно коверкает английский, я считаю, такие вещи сразу заметны; ну должен же человек как-то выделяться? Либо одно, либо другое, разве не так? Либо ты маньяк, либо нормальный человек. А маньяк явно так не станет: просыпаться среди ночи в слезах, а потом до ужаса нежно и кротко просить подругу, держи меня, мне страшно, после чего засыпать в ее объятиях… правда же? Разве психи такие бывают?