Тебе не пара - [63]

Ангстбайссер как будто слегка удивлен, затем кивает.

— По-моему, Фрэнк, это к тебе…

Фрэнк выходит вперед с чрезвычайно серьезным видом.

— Об этом не может быть и речи, сэр. Просто не может быть и речи. Мы здесь, в Первом медицинском исследовательском институте армии США, вообще не принимаем платных пациентов. Счета оплачивает правительство США. А в случае с вашей подругой мы, наоборот, согласились ежемесячно выплачивать ее отцу с матерью основательную сумму в порядке компенсации за то, что ей приходится лечиться за много миль от дома.

Секунда-другая уходит на то, чтобы загрузить информацию, а потом мы такие: «Чего?»

— Это вы им платите?

— Да вы что, типа, смеетесь?

Но Фрэнк резко вмешивается, весь в искусственном возмущении и гневе.

— Эй! Постойте! Только не надо неверных представлений на этот счет! Анне обеспечивается самое лучшее лечение, какое только возможно, лучшее в мире — ни о чем другом не может быть и речи, ни в коем случае. Самое лучшее. Исследования МК на столь высоком уровне нигде и никем еще не проводились. Факты таковы: возможно, нам удастся помочь Анне и в то же время сделать несколько замечательных открытий, которые смогут по-настоящему поспособствовать человечеству в деле прогресса. Особенно в военной сфере.

Мы все просто поражены. Тоби трясется, буквально с пеной у рта.

— ХОЧУ… ЧТОБЫ… ЕЕ… ВЫПУСТИЛИ!

Фрэнк широко распахивает объятия и обводит нас всех взглядом.

— Ну, разумеется, если вы этого хотите. Это же Соединенные Штаты Америки; у нас тут демократия. Мы отвечаем за все, что делается. Так, при поступлении в анкете в качестве опекунов Анны были указаны ее родители. Единственное, что им надо сделать, это подписать согласие на выписку, хлоп — и всё, свободны, девушка. Но поймите — она здесь проходит лечение на высшем уровне.

— А может быть, — вставляет Ангстбайссер, — ее родители смотрят на вещи немного шире — ведь может же такое быть, а? Может, они понимают, что Анна представляет собой еще большую ценность, чем они полагали. Ценность в мировом масштабе.

В общем, загораем мы теперь в этом луизианском мотеле, кумара нет, ощущение полной импотенции. Тоби пытался позвонить родителям Анны по своему мобильному, но он тут не работает. Тогда он позвонил из гостиничного холла, пихая монетки в автомат, а родители Анны говорили ну очень уклончиво и ничего определенного не обещали, сказали, что ничего пока не хотели бы предпринимать по этому поводу, надо пока посмотреть, как пойдет лечение, когда они последний раз видели Анну, она, кажется, была всем довольна и т. д.

Мы лежим в полном отрубе, а Биба опять:

— Ведь она же просто волосы на ногах хотела вывести.

Софи качает головой, типа, грустно так, и говорит:

— Воском надо было.

А я хочу домой, прямо сейчас, хотя Софи все поговаривает о том, чтобы завалиться к Астре на чердак на пару дней, а Биба целиком за то, чтобы предпринять вооруженное нападение на Первый медицинский исследовательский институт армии США и забрать бедняжку Анну куда-нибудь, куда угодно.

Я сползаю с кровати и вытаскиваю себя на улицу, прогуляться. Прохожу через парковку по этой жаре, воздух густой, рубашка быстро становится влажной, но ничего, стою на границе, где кончается территория мотеля и начинаются болота, прислушиваюсь к шумам: огромные насекомые гудят, как помехи в дешевом приемнике, то и дело вскрикивает какая-то странная птица, а я стою вот так целую вечность, наблюдаю за болотом и думаю про бедняжку Анну.

5

Дома дела идут все хуже, с разных сторон надвигаются всякие обломы, как сговорились, просто не знаю, что делать. Письмо Джеку все никак не закончу, какая-то часть моего «я» размышляет, а такая ли уж это вообще хорошая идея, написать. Если честно, непонятно, какая ему от меня польза. Сажусь в кухне за стол, передо мной это письмо, а что написать, не знаю. Дорогой Джек, рада была повидать тебя вчера — вот пока что и все. Только теперь уже, скорее, месяц назад.

И с Раду тоже проблемы продолжаются. В общем, не представляю, что из этого выйдет. Иногда мне даже кажется, что, может, это у меня любовь, но потом думаю, да нет, какое там и т. д. На самом деле, он иногда просто раздражает, особенно когда надуется и ходит обиженный, но какая-то часть моего «я» считает, что нужно просто подождать.

И тут случилось вот что.

Он практически полностью замкнулся в себе, закрылся у меня в комнате и выходить практически отказывается, даже дверь никому, кроме меня, не открывает. Опять выступает насчет темнокожих, декадентства, потом насчет бога, а также насчет Маппи, что он в гостиной мокрые полотенца бросает, а Маппи, честно говоря, от него уже начинает порядком тошнить.

Я, Биба, Йохум, Маппи и Доминик сидим дома у Бибы, Маппи говорит, что где хочет, там и будет бросать мокрые полотенца, и нечего ему запрещать, по крайней мере он-то здесь на легальном положении, а я говорю, ты пойми, Маппи, мокрые полотенца имеют очень важное значение в жизни Раду, т. е. его же ими пытали.

А Доминик хихикает в своей самодовольной аристократической манере и говорит, ах вот как, правда, ты что, действительно так считаешь, Эмили?

А я говорю, да, он мне сам все про это рассказал, что ты имеешь в виду, а Доминик смотрит на Бибу, а Биба в ответ смотрит на Доминика, и тут Доминик берет слово.