Театральные записки (бриколаж) - [51]

Наташка уехала за сумочками[73], мы с Нюшей купили с горя пластинки Моцарта и Шостаковича и пошли в БДТ ловить билеты на «Цену».

Мы наловили много билетов, нам чертовски везло. Наташка так и не пришла. Она всё ищет чего-то нового, ей всё мало впечатлений, и судьба занесла её в ТЮЗ на спектакль по сказкам Андерсена.

А мы вновь сидим в партере, струится сине-голубой занавес, гаснут люстры и начинается волшебство…

Я смотрела на Валентину Ковель и не могла понять – Что она делает на сцене? – играет? – нет!

Сидит? – нет. Что же?

Этот спектакль мы смотрели второй раз. Он удивителен! Стржельчик стал играть спокойнее, а Юрский! Юрский очень тонко, умно, интеллигентно ведёт роль. Его никогда не подводит чувство меры. Это невозможно выразить словами.

Сам спектакль, пьеса – о выборе, о прошлом, о сегодняшнем, измеряемым прошлым, о том раз навсегда сделанном когда-то и переживаемом сегодня ВЫБОРЕ, и, конечно, о любви.

Виктор Франк лиричен, незащищён и неистов в выборе жизненного пути и в любви, он очень честный и от этого почему-то смешной. Он не потерял своего прошлого, он весь из своего детства. И, хотя он «боец не в форме», он уходит со сцены с рапирой, с маской и перчаткой. Он готов к бою за СВОЙ ВЫБОР!..

После спектакля. Мы шли по Фонтанке, никуда не торопились, потом свернули в переулок Ильича. Мы переживали СОБЫТИЕ спектакля.

Сегодня у нас были гости, наша бывшая одноклассница со своей подружкой. Теперь они студенты мехмата и тоже учатся в МГУ.

Мы кормили наших гостей и занимали светской беседой на «европейском уровне». Мы рассказывали о БДТ, о спектакле – мы были рады, что мы не одни в этот вечер, что не надо быть наедине с собой, друг с другом, со своими мыслями и разочарованиями.

Заговорили о ЗэМэ. Говорила в основном Наташка, говорила жадно, вдохновенно, не анализируя, а сопереживая: «Она удивительный человек, у неё необыкновенная квартира, она всё время что-нибудь придумывает – кора, свечи, берёзы, рог с цветами вместо люстры. А какие у неё тюльпаны! Главное, ей никогда не изменяет чувство меры и вкуса».

Наташка говорила о её тёплой и уютной квартире, о цветах, о картинах Гаричева, о том, что у неё нет ничего случайного в доме. Наташка говорила не девчонкам, а нам и себе. И каждый из нас, перебивая друг друга, пытался сказать что-то о ЗэМэ такое, что знает о ней только он…

Тоска по ЗэМэ прорвалась.

Когда Наташка рассказывала о ЗэМэ, и Ирка явно нам завидовала, я поймала себя на том, что я тоже завидую. Кому? Себе там! Было очень больно терять этот Мир – цветы, картины, фотографии, тепло, ЗэМэ, БДТ, Ленинград.

Мы любили её, верили, готовы были даже на «европейский уровень», но было нечто уходящее и тоскливое – «и последний поворот головы на прощанье в полураскрытой двери.»

Завтра «Мольер», а вечером «Кошки-мышки».

Наташа К.

Ждём ЗэМэ после спектакля «Валентин и Валентина», как договорились. Она выходит и заявляет, что звонила в проходную, и ей ответили, что нас нет. А мы мёрзли в парадной театра. Спросили её о Хемингуэе. Она взяла его у Пустохина. Тот так и не сделал инсценировки. Подзаработал денег на телевидении и бросил думать о концертах. «Их ведь не процесс интересует, а результат». Бася советует ЗэМэ устроить вечер просмотра своих картин, и сразу будут деньги. ЗэМэ: «У меня все хорошие фильмы запрещены, а в плохих смотреть не на что!» Бася: «Ничего. Крути плохие. Ты там с Папановым. Они на Папанова смотреть будут». Дошли до Ирины Андреевны – и адью. Мы рассердились: зачем ей надо было, чтобы мы её ждали?

Потом я отправилась на поиски ленинградских сумочек.

А вечером девчонки пошли на «Цену», а я подзалетела в ТЮЗ на «Хоровод». Думала, что будет «Наш Чуковский», но спектакль отменили, и я попала на хоровод сказок для дошкольного возраста. После спектакля решила зайти за девчонками в БДТ. Вышла на улицу – снег. Усмехнулась – совсем как после «Человека из Ламанчи». Так, да не так. Ещё собираясь в Ленинград, я чувствовала, что Т.В. (Доронина) на этот раз останется в Москве. Московская[74] она теперь. И для меня тоже.

Для ЗэМэ Москва – это показуха, красивость, дешёвка, гостиница. Ленинград строже, сдержаннее, серьёзнее. Ленинградская Т.В. была как-то пронзительно духовна. В Москве она была не от мира сего. Гордая, углублённая в себя, она, казалось, рвалась к чему-то высокому и прекрасному, не обращая внимания на насмешки, сплетни, клевету. И в ней была ленинградская строгость и глубина. ЗэМэ, к сожалению, права кое в чём. Теперь, по-моему, Т.В. сыта и успокоена. Играя в театре раз в неделю, а то и в две, она позволяет себе играть из рук вон плохо, попросту валяет дурака. «Мачеха» – это показуха, дешёвка. Черты Москвы, отмеченные Зэмэшей, действительно в городе есть. Правда, не всегда они – главное, не всегда они делают погоду. Но Т.В. их, кажется, переняла. Поэтому в этот наш приезд в Ленинград я впервые не нахожу в нём следов Т.В., не чувствую её. В театре сняли большинство её фотографий, и город, словно поняв, что она другая, что он её лишился навсегда, оделся в траур. Лежит почерневший, грязный и чужой. Грустно. Для меня Т.В. была душой Ленинграда. С её исчезновением умер город. Я чувствую, что расстанусь с ним надолго, быть может, навсегда. Странно, но ЗэМэ никогда не ассоциировалась у меня с Ленинградом. Она – сама по себе. Отдельно. Правда, всё-таки во мне живёт Зэмэшин БДТ, с которым я на «ты», но рядом с ним жил БДТ Т.В. -на «Вы». Бесспорно, что ЗэМэ – один из самых дорогих для меня человеков и, пожалуй, самый интересный, но Ленинград всё-таки подарен мне не ею.