Театральные записки (бриколаж) - [49]

– Фигурное катание.

– Вот из-за вас пропущу.

– Ничего-ничего, ЗэМэ, его ещё будут повторять. Утром посмотрите.

– Кошмарный фильм. Мы летом снимались, слава Богу, Гога не видел, а то нас всех уволили бы из театра.

Потом смотрели на ЗэМэ на экране и на ЗэМэ в жизни. Потом интеллигентно беседовали об ощущении актёра, смотрящего на себя самого.

– Чувствуешь разное. Иногда смотришь на себя, как на другого человека, если фильм плохой, стыдно, хочется переиграть по-новому. Всегда проигрываешь фильм заново. Если фильм удался, всё вновь переживаешь. Я не могу с кем-то смотреть «Долгие проводы», я всегда плачу.

Расстались «по-английски», около полуночи.

Наташа К.

Из общежития поехали к ЗэМэ. Позвонили – никто не открывает. Прислушались – дома. Загрустили и написали глупую, смешную записку. Посидели, посмеялись, потом разъехались. Я, заглянув к Любушке по соседству, отправилась в центр. Впервые за пять дней в Ленинграде появилось солнце. Оно купалось в Фонтанке между льдинами, и все дома покачивались в воде, ясные, разноцветные. В булочной возле улицы Росси я купила 100 граммов косхалвы, шла и жевала, отламывая маленькие вязкие кусочки, совсем как прежде в Москве, когда я была счастлива. Позвонила маме с телеграфа и вернулась опять к ЗэМэ. Было 7 часов. У подъезда меня ждала Нюша. ЗэМэ оставила записку, прочитав которую, Нюша отправилась в магазин.

Дожидаясь ЗэМэ и Нюшу, мы с Ленкой доели косхалву и чуть не поругались. Я, как всегда, пыталась вслух оформить мысль. Ленка мешала, так как не понимала, а я ещё пока не могла толком объяснить. А думала я тогда о том, что ЗэМэ – актриса милостью божьей. В этом её проклятье и спасенье. В той скорости и твёрдости, с которыми она превратилась в нормального человека, оттолкнув своё прошлое, видна привычка к последовательному и точному выполнению взятой на себя роли. Привычка профессиональная лепить из себя всё, что угодно. Вероятно, это даже не осознаётся. Кто мог бы подумать, что она в состоянии бросить пить, находясь на грани алкоголизма. Она смогла. Она отказалась от старого быта так, как будто вошла в новую пьесу с иной героиней. Её девчонки – не актрисы. Они не смогли сменить роли. Они остались в старой пьесе. ЗэМэ как актриса в совершенстве владеет своим организмом. Она не играет в жизни, она играет жизнью. Поэтому – «милостью божьей». Если прежде цель ЗэМэ была – выжить, то теперь, вероятно, – жить. Но, возможно, она просто избрала иную форму выживания. Она отказалась от воспоминаний, которые прежде составляли сущность её жизни, она пытается жить сегодняшним днём, уходя с головой в работу. В ней появилось множество черт деловых людей: практицизм, светскость, закрытость, твёрдость, уверенность и даже сила, стремление к результату и к деньгам. Но оптимизма в ней нет.

Она поднимается не на его крыльях. ЗэМэ живёт не будущим (из будущего только Ванька). Её подъём – это отталкивание от прошлого. Толчок – и выше_

Пришла Нюша, принесла картошки и хлеба. Взяли у соседей ключ, открыли дверь. На кухне – свет, радио играет… Как два года назад у Т.В.[70] Одинокой женщине страшно возвращаться в чёрную тишину. Почистили картошку, поставили варить. Тут и ЗэМэ пришла, шумная и резковатая.

«В самом деле, как же вы потерялись? А мы подошли к Лицею, и нам сказали, что он уже закрыт и в нём никого нет. Это вы звонили днём? Я же спрашивала, кто там? – Что же вы молчали? Стояли на лестнице? Я вас совсем не слышала. Думала, кто-то чужой звонит. Давайте условимся: будете звонить так: та-та-та. та-та-та. та-та-та…»

Сели ужинать. Разговор о Максимове, который заявил, что театр объевреился («Как это русского человека Осипа играет еврей Юрский?! Это же надругательство над классикой!»). ЗэМэ считает, что за Максимовым стоят высокие партийные органы, что это общая политика. Чушь, конечно! Но переубедить их мне не удалось, фактов не знаю.

Потом смотрели телеспектакль «Мастерица варить кашу» (пастораль). В главной роли ЗэМэ. Господи, какая она летом страшная была: старая, опухшая. ЗэМэ передавала характер, но очень наигрывала. Героиня её сентиментальная, коварная, взбалмошная и жестокая помещица. Я даже возненавидела ЗэМэ к концу спектакля. Партнёром её был Бася, который играл управляющего прекрасно, очень смешно. Но все приёмы ЗэМэ не выдуманы. Все её собственные, все знакомы нам. Берёт их из своей жизни. Потом спросили, что она чувствует, глядя на себя? Она: «Какая же я старая!»

Когда смотрит вещь, которая ей нравится («Долгие проводы»), то плачет, вновь переживает и проигрывает про себя. Когда вещь не нравится (как этот телеспектакль), то отстраняется и смотрит, как на постороннюю.

29 января (среда)

Наташа К.

Вымылись у Любушки. Потом девчонки уехали. Люба пришла с работы, покормила меня бульоном с курицей и подарочным тортом и помучила разговорами о семейной жизни. Она уже стала почти философом в этом вопросе.

Вечером – «Энергичные люди» Шукшина. Первое действие смотрела на последнем ряду 3-го яруса – выше нельзя. Билетёрши гоняли народ из проходов, а публика была премилая – живая, отзывчивая, внимательная. У моей соседки был морской бинокль, приближающий актёров на расстояние до метра, она всем давала смотреть. Начала спектакля я почти не слышала из-за шума билетёрш. Гога – молодец, записал голос Шукшина, и, по-моему, им начинается спектакль. Потом Юрский зачитывает отрывок из доклада Брежнева на XXIV съезде. Все ремарки в спектакле делает Шукшин. Текст пьесы прекрасный, как всегда у Шукшина, острый, выразительный, смешной; актёры (Лебедев, Попова, Лавров, Юрский, Панков, Кузнецов и др.) играли великолепно, поэтому спектакль смотреть было очень приятно, но сама пьеса всё-таки наивна и простовата.