Театр теней - [19]

— Кретины, — пробормотал Дэвис.

На мгновение его пронзило желание вернуться в участок и наорать на детектива: «Вот потому вы его и не нашли! Сборище никчемных тупиц! Он на свободе, а вы только и делаете, что торчите за своими столами, наклеечки лепите на пробирки с гадостью, оставшейся от насильника, а потом подсовываете их отцам погибших девочек, словно, мать вашу, сюрприз от Санта Клауса!»

Содержимое этого пузырька, столь безобидное в его каждодневной работе, стало орудием нападения на его девочку, и от одного взгляда на это у Дэвиса внутри все сжималось — сильнее, чем если бы он обнаружил нож, которым ей перерезали горло. Когда он видел сперму и яйцеклетки — как их аккуратно возят по клинике на тележке, держат в прохладе в обработанных антисептиком емкостях, — он вспоминал радиоактивный плутоний: вещество, таящее в себе грозную силу, которую человеку дано перехитрить и обуздать. Но то, что он видел в пузырьке, походило скорее на оружейную пулю; а монстр, выпустивший ее, жил себе — беззаботный и довольный собой.

Но и это было еще не все. В вещах дочери он нашел пластиковый пакетик, в котором лежало несколько выдранных с корнем светлых волос. На нем тоже была надпись «н. с», сделанная, вероятно, лаборантом, сверявшим ДНК, выделенную из волосяных луковиц, с генетическими маркерами семени. Волос было довольно много, и, глядя на них, Дэвис надеялся, что Анне Кэт, по крайней мере, удалось причинить этому ублюдку боль, что она, отчаянно сопротивляясь, выдрала эти волосы из его паха.

Дэвис шуршал пакетиком, перебирая его пальцами, и в этот момент ему в голову пришла дьявольская мысль. Стоило только этой мысли зародиться в его мозгу, стоило ему на секунду допустить, что такая жуткая вещь возможна, как он понял, что теперь выбирает не между действием и бездействием, а между действием и противодействием. Едва представив себе подобное, Дэвис уже запустил необратимый процесс. Он уже опрокинул первую костяшку домино.

Он открыл тяжелый ящик в своем столе и спрятал пузырек и пакетик в узкий зазор между папками и задней стенкой.

А в его голове одна за другой падали костяшки домино — где-то там, за пределами досягаемости, они складывались в причудливый рисунок, и все быстрее и быстрей делался звук: тук-тук-тук-тук-тук-тук.

13

Джастин Финн, весом четыре двести пятьдесят, родился второго марта следующего года. Во время беременности доктор следил за состоянием Марты с особым тщанием, и все шло почти так, как было описано в ее потрепанной книжке под названием «Чего ожидать, когда ждешь ребенка». Был один страшный момент на шестом месяце, когда решили, что у ребенка начались судороги, но рецидивов не было. Это была единственная ситуация за весь период от оплодотворения до рождения ребенка, заставившая Дэвиса подумать, что его могут разоблачить. У малыша Джастина не наблюдалось никаких признаков повреждения мозга или эпилепсии, Финны отправились домой со здоровеньким ребенком и вскоре прислали Дэвису коробку сигар и бутылку виски «Макаллан» двадцатипятилетней выдержки.

В доме на Стоун-авеню, как и следовало ожидать, установилось некое равновесие между враждебностью и спокойствием. Дэвис и Джеки часто бывали жестоки друг к другу на словах и никогда на деле. У них были добрые отношения, но никогда они не проявляли любви. Они записались на прием к консультанту по семейным отношениям, но в назначенный день оба притворились, что закрутились и забыли об этом.

— Я позвоню, запишусь на другой день, — сказала Джеки.

— Я сам, — отозвался Дэвис, тем самым великодушно освободив ее от ответственности за то, что звонок так и не был сделан.

Когда Марта Финн была на третьем месяце беременности, Джеки уехала погостить к сестре в Сиэтл. «Хочу с ней повидаться», — сказала она перед отъездом. Дэвису стало любопытно: неужели их брак закончится вот так, без всяких заявлений; неужели Джеки уедет в гости и больше не вернется? Он не всегда отправлял ей вещи, которые она по телефону просила его прислать — в основном что-то из одежды или обуви, — и она почти никогда не повторяла просьбу. Джеки по-прежнему пользовалась рецептами, которые он ежемесячно ей посылал вместе с чеком на кругленькую сумму.

В отсутствие Джеки Дэвис избегал не только светских, но и случайных бесед с Джоан Бертон. Он мог восхищаться доктором Бертон, даже грезить о ней, но лишь при условии, что между ними все останется так, как есть. Дэвис знал во все годы их с Джеки брака, особенно пока жива была Анна Кэт: завести роман на стороне, для него, все равно что отправиться в экспедицию на Луну или начать играть на скрипочке в блугрэсс-ансамбле.^[6] Он не был обманщиком по натуре, и поэтому никак не мог обманывать жену. Сейчас, когда Джеки была далеко и их брак стал распадаться, хотя об этом и не было объявлено, он уже не стал бы утверждать, что роман с Джоан невозможен. Он боялся, что в один прекрасный день — к примеру, когда они будут, как всегда на неделе, обедать в «Россини» — их глаза встретятся, и в его мозгу снова начнут опрокидываться костяшки домино: тук-тук-тук-тук-тук-тук.

Джеки вернулась за несколько дней до Рождества с таким видом, словно задумывала это с самого начала. Никаких слов сказано не было, и они с Дэвисом зажили как прежде. Дэвис снова стал вести с Джоан беседы ни о чем и даже время от времени угощал ее обедом в «Россини».