Театр - [4]
Я силился понять: как духу нашему удастся выбраться из этого нагромождения картона, повелителей Месопотамии, жестяных щитов, надменных ослепительных владычиц, выцветших трико, тенденциозных сведений и древних доблестных воителей, которому не видно было ни конца, ни края?
Об этом позаботился ниспосланный Всевышним ангел. «Ангел, ангел… вон, гляди…» — проговорила Джузеппина.
Посланник неба прибыл, что вполне логично, с потолка, но я его тотчас же опознал. То был не кто иной, как Карло, рассыльный нашего молочника; третьего дня я задал ему знатную головомойку — чтоб не малевал и ножи ком не вырезал на стенах вдоль служебной лестницы картинки, угрожающие нравственности персонала.
Крюк, на коем Карло был подвешен, к облегчению присутствующих на конец-то опустил парнишку на пол. Карло весьма хорош собой, но в ипостаси ангела он нем (хоть с Сильвией беседует на нескольких наречиях), поэтому каденций божественного голоса, музыки высших сфер нам даже в этих, исключительно благоприятных, обстоятельствах услышать не пришлось.
Несовершенство херувимских крыльев в том, что оные всегда на удивление стоят колом, рассекает ли носитель их прозрачные безбрежные небеса или шагает по греховным узеньким земным дорожкам, хотя общеизвестно, что все опытнейшие летуны в полете крылья расправляют, а как только сядут, складывают. А у херувима Карло крылья неподвижны, он таскает их, как ранец, и тогда, когда летает на крюке, ну хоть бы раз раскинул!
Правда, этот резвый агнец опускает занавес после второго действия, вслед за которым под полночный бой часов настанет третье.
О чем там речь, я не вполне уразумел, так как во время первой его части приключилось со мной то, чего еще ни разу не бывало пред лицом творения человеческого духа: одолела дрема!
Оркестровые бомбарды пробовали меня вырвать из нее. О, восемьдесят злодеев! ^
В чувство привели они меня, однако, только к часу ночи, когда снова принялись производить своими инструментами такие звуки, будто бы, охваченные страстью к истреблению, замышляли взрыв. Подумать только, все ведь как один с дипломами и все во цвете лет!
Продрав глаза свои, я им сначала не поверил. Распростершись на ковре средь райских кущ, агонизировал тот самый адмирал, что ссорился с толстухой. В энный раз пустился он перечислять серьезнейшие обвинения в ее адрес; на лицах всех присутствующих изображена была глубокая печаль.
Так продолжалось сорок пять минут — помню как сейчас, — в течение которых довелось ему продекламировать еще сто семь одиннадцатисложников и тридцать восемь пятисложников; кое-какие прозвучали дважды, некоторые исполнялись в форме фуги, скандировались на манер припева или бормотались нараспев. Неудобоваримый фрукт кафира произвел, конечно, предусмотренное действие, так что трагическая адмиральская натура впала в баритональную агонию.
Но чрезвычайно крепкое его сложение позволило нам досконально уяснить себе малейшие детали завещательных его распоряжений, прежде чем саван тьмы окутал его очи, сверкавшие отблесками стольких битв, не дав дослушать нам последнее полустишье.
Беда застала всех врасплох. Ведь смерть такого Человека — невосполнимая утрата для всего людского рода. Сжимает грудь, едва подумаешь, что завтра ровно в полдевятого продолжится торговля шинами, медикаментами, молочными продуктами, мануфактурой, стройматериалами, что с десяти возобновится котировка сахароносных, минералов и недвижимости, металлургов и механиков, электриков, текстильщиков, — а Он сейчас здесь угасает в несказанных муках! Супружеские распри, денежные затруднения, династические осложнения, вероломные наместники, шатающийся трон, Иокаста и Мария-Тереза накануне их триумфа, сомнения, каковыми полнилась великая душа, фальшивые векселя, неблагодарность главного бухгалтера!
О, доблесть! Звук простой!
Добавим: не исключено, что он пал жертвой зависти Сарданапала, ибо поговаривают, что последний — в особенности с той поры, как помер, — причиняет вред.
С отбытием избранной души все звуки, вспышки и окуривания той незабвенной ночи прекратились.
Господа и психопомпы[2], сжав в руках картонные номерки, принялись толкаться и пихаться, как плебеи, чтобы ухватить скорее свои шубы.
Глава пожарников (у коего на шлеме особенный плюмаж) собрал свою восьмерку, произнес пред нею речь, и все они отправились бай-бай; примеру их последовал безукоризненный отряд карабинеров-бергамасцев. К счастью, за весь этот дивный вечер жареным ни разу так и не пахнуло.
1927
В рубрике «Из классики ХХ века» — итальянский писатель Карло Эмилио Гадда (1893–1973). Вопреки названию одного из сборников его прозаических миниатюр — «Несовершенные этюды», это, в полном смысле, изящная словесность: живопись, динамика, гротеск и какой-то «черный» комизм. Перевод и вступительная статья Геннадия Федорова.
Новая книга И. Ирошниковой «Эльжуня» — о детях, оказавшихся в невероятных, трудно постижимых человеческим сознанием условиях, о трагической незащищенности их перед лицом войны. Она повествует также о мужчинах и женщинах разных национальностей, оказавшихся в гитлеровских лагерях смерти, рядом с детьми и ежеминутно рисковавших собственной жизнью ради их спасения. Это советские русские женщины Нина Гусева и Ольга Клименко, польская коммунистка Алина Тетмайер, югославка Юличка, чешка Манци, немецкая коммунистка Герда и многие другие. Эта книга обвиняет фашизм и призывает к борьбе за мир.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Жил-был на свете обыкновенный мальчик по прозвищу Клепа. Больше всего на свете он любил сочинять и рассказывать невероятные истории. Но Клепа и представить себе не мог, в какую историю попадет он сам, променяв путевку в лагерь на поездку в Кудрино к тетушке Марго. Родители надеялись, что ребенок тихо-мирно отдохнет на свежем воздухе, загорит как следует. Но у Клепы и его таксы Зубастика другие планы на каникулы.
Без аннотации Мохан Ракеш — индийский писатель. Выступил в печати в 1945 г. В рассказах М. Ракеша, посвященных в основном жизни средних городских слоев, обличаются теневые стороны индийской действительности. В сборник вошли такие произведения как: Запретная черта, Хозяин пепелища, Жена художника, Лепешки для мужа и др.
Без аннотации Рассказы молодого индийского прозаика переносят нас в глухие индийские селения, в их глинобитные хижины, где под каждой соломенной кровлей — свои заботы, радости и печали. Красочно и правдиво изображает автор жизнь и труд, народную мудрость и старинные обычаи индийских крестьян. О печальной истории юной танцовщицы Чамелии, о верной любви Кумарии и Пьярии, о старом деревенском силаче — хозяине Гульяры, о горестной жизни нищего певца Баркаса и о многих других судьбах рассказывает эта книга.
Без аннотации Предлагаемая вниманию читателей книга «Это было в Южном Бантене» выпущена в свет индонезийским министерством общественных работ и трудовых резервов. Она предназначена в основном для сельского населения и в доходчивой форме разъясняет необходимость взаимопомощи и совместных усилий в борьбе против дарульисламовских банд и в строительстве мирной жизни. Действие книги происходит в одном из районов Западной Явы, где до сих пор бесчинствуют дарульисламовцы — совершают налеты на деревни, поджигают дома, грабят и убивают мирных жителей.