Те, которые знали - [2]

С каких пор появился обычай во время выноса из институтского клуба гроба (или гробов) разбившихся испытателей делать проход самолета над ними, Сергей Васильевич не знал до сих, так же как не знал, придя в испытательный институт практически мальчишкой. Это было давно, но традиция уже была. И как-то сразу к Сереге (да, тогда еще даже Сережке) пришло Чувство, то самое, с большой буквы. Чувство того, что это не просто один из «исторически сложившихся ритуалов», а нечто более серьезное, что это необходимая часть и жизни и смерти испытателей. Оно жило где-то на уровне подсознания, не пытаясь оформиться ни в мысли, ни тем более в слова, но оно было, и так же, на уровне подсознания, Сергей ощущал, что это Чувство есть и у других летчиков, и у техников, и у инженеров, обитающих в многочисленных корпусах… А потом, когда он был уже Сергеем Васильевичем, пришло и Знание. Знание с большой буквы.

…Машина была хорошо знакомой, стоящей на вооружении уже несколько лет. И задание было несложным — полет по прямой на таком-то эшелоне для отработки нового оборудования. И авария была, если вообще можно так об аварии сказать, не слишком страшной: диск турбины двигателя разлетелся очень аккуратно, самолет был управляем, высоты оставалось с запасом. И катапультирование прошло штатно… Но Сергей Васильевич приземлился как в аэроклубе, а оператор погиб. Погиб по совершенно идиотской причине: не сработал один из пиропатронов, и человек остался прикованным к катапультируемому креслу до самой земли.

Начальник института сказал тогда просто, даже как-то обыденно:

— Вынос будет в двенадцать. Лететь тебе.

«А кому же еще?» — не ответил вслух летчик и направился оформлять документы на полет, уже прикидывая, где ему «висеть» в зоне полетов, чтобы оказаться над клубом ровно-ровно. Само собой, должна быть связь, мало ли какие задержки… Словом, для него как для летчика этот полет ничего особо сложного не представлял.

Был «проход», был грохот форсажа, когда истребитель уходил практически вертикально вверх… А когда Сергей Васильевич, посадив самолет, шел переодеваться — он уже знал. Знал с большой то, что сих пор только чувствовал. И поражался тому, что до сих пор не узнавал таких, как он, знающих. Говорить о своем знании, да что там говорить, проявить его легчайшим внешним намеком было для каждого из них за гранью законов природы и человеческого существа — примерно так, как невозможно дышать водой. Но тем не менее они друг друга узнавали всегда, и Сергей Васильевич начал узнавать их тоже…

— Что-то случилось?

Мелодичный женский голос ворвался в его мысли, и летчик обнаружил, что все еще стоит в предбаннике Внешнего, держась за ручку двери в коридор. Секретарша Леночка смотрела на него сочувствующе: она, конечно, обо всем была в курсе, была на его стороне, очень сочувствовала, но ничем помочь не могла. Даже за шоколадку.

То, что собирался сделать Сергей Васильевич, конечно же, должно было обойтись гораздо дороже шоколадки. И в денежном смысле, и в смысле последствий для карьеры, пенсии, а может быть даже и… Да и черт со всем этим! Как говорят в народе — не зарекайся. Он должен был это сделать, и это «должен» было так же естественно, как должно было биться сердце.

Володины родители действительно жил на территории области, до его деревни от завода было километров четыреста — рукой подать по здешним масштабам. Когда в институт пришло письмо с просьбой прислать опытного летчика (а лучше — двух) для поиска дефекта, который нащупал, но не может «поймать» заводской испытатель, Володя из кожи лез, пытаясь доказать, что он уже опытен достаточно. В результате же поехали они вдвоем, Сергей Васильевич на правах старшего группы, а Володя — вроде бы как для развития навыков испытательной работы под мудрым руководством старшего товарища.

Как и было договорено неофициально, по дороге Володя сделал остановку и, навестив стариков, явился на завод сияющий — еще более чем обычно. Этот парень вообще редко обходился без улыбки. Стремясь компенсировать опоздание, он с энтузиазмом впрягся в работу…

Дефект в самолетах действительно был, причем во всей серии. Скорее всего причина крылась в какой-то электронной комплектующей, затерянной среди тысяч таких же, составляющих систему управления. Проявлять себя на земле он отказывался напрочь да и в воздухе каждый раз начинал ощущаться на разных режимах — и тут же исчезал, как только изменялся хотя бы один параметр. Возни с ним ожидалось много, и Сергей Васильевич решил, что не слишком нужный на первый взгляд в этой командировке Володя на самом деле будет здесь очень к месту.

Неделю все шло по плану, кольцо поисков дефекта потихоньку сужалось, выходные Володя опять провел у родителей — словом, беды ничто не предвещало. Тяжелый день понедельник ничем себя не проявил, а потом наступил вторник В этот день у них был запланирован полет на спарке (опять спарка!), с Володей на месте командира. Беды ничто не предвещало до тех пор, пока на одном из режимов самолет так резко закрутило, что сомнений не осталось: дефект наконец-то проявил себя всерьез, выбивая из работы то каналы управления, то регулировки двигателя. Дальше была борьба со взбесившейся машиной, дальше Володя (да, именно он!) нащупал очень тонкую грань, на которой самолет можно было держать, а дальше…