Те, кого ждут - [12]

Все как всегда, все праздники проходят, проносится шквал веселинок устоявшие на ногах убирают ошметки веселья. Кого-то от праздничной скатерти отправят в смирительную простынь, кого-то от праздничного стола уведут любить, уведут в праздничную постель. "Любить?" - переспросила Зоя, и, кое-как сглотнув жидкий огнеток, поправила: "Трахать". Охтин поперхнулся. У Зои глаза зеленые, злые, ноздри вздуваются, струйки дыма отстреливаются мимо губ, зубки отзванивают злорадинки: "Ты меня сейчас наверху что? Что делал? Любил? Трахал. Банально и беспардонно. Трахал. Даже можно сказать - ебал".

Данилка разбил колено. На губах - кровавая прорва. Во лбу - набат. "Кто князь - Влад? И ты - внук Владов? Блядов!" - и хох-хах-дрызг-визг! Ветки рук отсохли, и Данилка яблоком сорвался в ноги. Тотчас бока набухли. Сок потек. Веки склеило. "Охтин! Эй, парняга! Охтин, очнись! С кем был?". В пустом куполе влево-вправо заболтался флюгер. "Как - один? Почему тебя бросили? Совсем один? Всегда один?". В глубокий колодец занырял клювом колодезный журавль. "То есть вы доверяете мне отнять надежду? Мне - отнять у Марины Александровны надежду?". "Зиппо" - звонк! "А как же вы? Вы же не сможете безболезненно общаться с женщ", - и хрустнули под кулаком очки... Охтин сглотнул комок и выдавил: "Любил. И буду любить". Зоя оглянулась, скинула со стола в пакет бутылку, пачку, оглянулась, губы дрогнули, оглянулась, дрогнули, лопнулось: "Мигом! Нет! Жди! Вот, адрес! Двадцать минут!". Охтин хлынул светлыми ручьями.

Рецепт праздника прост - светлые ручьи и Зоя. Зоя - обязательный ингредиент для дьявольских коктейлей. Только кто вам сказал, что этот праздник про вашу честь?

И все-таки это еще не праздник. Праздник - это когда просто, когда... Стоять на остановке, проводив галдящую компанию - да, можете не возвращать, это мелочь, а вам нет, вы вернете до копейки - и похрустывать коросткой льда. Под крепким каблуком петляют трещинки, мое зыбкое отражение распалось на десяток охтинок, на сотню, на мелкое крошево хрустких охтинок. Я под озером неба - один-единственный Владов, а в заводях глаз, ваших глаз - орды Владовых, но я хочу окунуться лишь в листвяную прозелень, и я надеюсь, что на дне зеленоглазой Зойки бескровная русалка не таится, не таилась, и даже не намерена селиться в ее огневой головушке. Да, я хочу окунуться во влажную лилию, но я жду: все разъедутся - тогда. Тогда я помчусь - только бы не вообразить лишнего, а то расправлю крылья и уже не смогу приземлиться. Тогда я помчусь, и мне ободряюще подмигнет светофор. Тогда я помчусь, и Клавкины соседки - беспокойные лесбиянки - начнут дубасить в стену, а мы будем сглатывать хохот, закусив запястья, и, может быть, прослезимся над судьбой Шихерлис... Может быть. Может не быть. Кто может и с кем быть?

Все может быть, но с каждым бывает. "Владов, сядь", - Клава подбулькивала еще. - "Сядь-сядь, никуда не денется, придет". "Владов, сядь", - стрелки ахнули на полкруга, Охтин изохал полкомнаты. Да, все просто, такое может быть только в России. Только в России можно назначать свидания в домишке, наспех обляпанном побелкой, набухшей от дождя, настырного и въедливого, как все мелкое - как мелкие рюмки, лезущие в руку, как мелкие циферки в очасовевших глазах; в домишке, где газовое отопление, и вода в ванной не теплее водки; в домишке, где кухня с бодрильней, следом стояльня, следом лежальня; в домишке, где часы летят, как лепестки ромашки: "Идет-не идет, идет-не идет"; в домишке, где еще надеются на чудо и ждут паршивку Зою. "Кто паршивка?" - и всюду легкие капельки, летящие с твоего плаща, и пьяные глуминки: "Смотри-ка, лишних два часа прождал!" - и ты, конечно, вила петли, ты моталась на моторе, и охрипла, распевая песни со сборищем уверенных, что ты всю жизнь мечтала с ними петь застольные песни посреди шестисот тысяч законников, которым снятся блудливые сны, и время, Владов, время, проводи меня!..

Хорошо, что нашлась лавочка. Хорошо, что дождь иссяк. Хорошо, что есть возможность. Хорошо, что времени нет, а ты этого не знаешь, и горячишься, тараторишь, смахивая маленькой ладошкой последние капли с моих плеч:

- Как это нет, как это нет? Я вскакиваю в шесть утра как полоумная, мальчишки спят, Вадим храпит, я к плите. Бульон, гренки, пару салатиков, кофе сварить, Вадим растворимый не пьет. Мама дорогая! Полседьмого, а у Славки рубашка чумазая! Вода - хлысть! Порошок - хлоп! Фен - бац! Током трах! Мама дорогая! Сушить под феном, утюгом прожарить, время - семь! Мальчики, подъем-подъем! Славке несолено, Витюшке несладко, где мой ранец, где носки? Славка-вылезай-из-ванной, Витя-не-спи-за-столом. Мамочка, ты у нас фея! Конечно, милые. Вадичек! Вадим! Вадян! Как не едешь? Я так и села. А Владов наконец поднялся и вышел в окно. Иду в маникюрный, а ноги ватные, а на часах десять. Нет, думаю, Клавка права - не ссать ни грамма! Кто ссыт тот гибнет. Возвращаюсь, ноги подкашиваются, сумки волочатся, мать! Колготки полетели! Где я в одиннадцать возьму колготки цвета "беж" с золотистой лайкрой? Я их неделю искала! Господин Владов такой привереда, ему княгинь подавай! Вадимка, ты куда? Еду, говорит. Владов влетел в окно и давай с толку сбивать - то помада не та, то тени не так, стилист нашелся! Хватит или как? Что значит - "нет времени"? Я по всему городу успела пронестись, везде отметилась, все уверены, что я была именно у них. И Вадима уверят. Подъезжаю - пять секунд! Четыре! Три! Две! Владов! Как это - "нет времени"? Получается, можно не ждать? Времени нет, все прекрасно, никто не умрет, да? Ни о ком не надо заботиться, никем и ничем не надо дорожить, не надо беречь каждое мгновение, каждую встречу, так?