Тайные раны - [110]

Как странно опять оказаться в своем доме. Неудивительно, когда говорят о привычке к больничной жизни. Всего неделя отсутствия — а Тони уже чувствовал себя здесь будто в гостях. Он провел Санджара в гостиную и с огромным облегчением рухнул в кресло.

— Извините, — произнес он. — Как видите, я сейчас не в том положении, чтобы проявлять особое гостеприимство. В первый раз за неделю попал домой. Молока, скорее всего, нет, зато если вы хотите черного чая или кофе, то милости прошу, распоряжайтесь. В холодильнике даже могла остаться газированная минералка.

— Что с вами случилось? — Первые слова, с какими обратился к нему Санджар с тех пор, как они покинули Вейл-авеню.

Он молчал и в такси, за что Тони был ему благодарен, поскольку не ожидал, что все эти передвижения отнимут у него столько сил и энергии. Но двадцатиминутная поездка позволила ему немного восстановиться.

— Думаю, самый подходящий научный термин в данном случае — «псих с топором», — сообщил Тони. — У одного из наших пациентов в «Брэдфилд мур» случился припадок. Ему удалось вылезти из палаты и добраться до пожарного щита.

Санджар указал на него пальцем:

— Вы тот самый парень, который спас санитаров. Про вас говорили в новостях.

— Неужели?

— Только в местных. И ваших фотографий не показали. Только снимки того психа, который на вас там накинулся. Вы хорошо поступили.

Тони смущенно отвернулся.

— Я мало что смог сделать. Человек-то умер.

— Ну да. Я понимаю, каково вам.

— Вам не оставили особенно много времени, чтобы погоревать, верно?

Санджар вздохнул, глядя на камин.

— Родители мои, конечно, в ужасном состоянии, — сказал он. — Просто не могут этого представить. Их сын. Не только умер, а и всех этих людей с собой забрал. Как такое может быть? Слушайте, я же его брат. Гены те же. Воспитание такое же. И у меня это просто в голове не укладывается. А уж у них-то… Мало того что они сына потеряли, у них вся жизнь разрушена. — Он с трудом сглотнул.

— Понимаю. Мне очень жаль.

Санджар подозрительно скосился на него:

— Чего это вам жалеть? Мой братец оказался убийцей, так? И мы заслуживаем всего дерьма, какое на нас выливают. Заслуживаем того, чтобы ночевать в полицейских камерах. Заслуживаем того, чтобы наш дом разбирали по кирпичикам.

В его словах ясно читались гнев и боль. Тони, который, в сущности, воспитал в себе способность сострадать и воображать чужие чувства, представлял, каково ему.

— Нет, вы не заслуживаете, — произнес он. — Мне жаль, что вы мучаетесь. И мне жаль, что страдают ваши родители.

Санджар отвел глаза.

— Спасибо, — буркнул он. — Ну, ладно, вот я здесь. Что вы хотели узнать про моего брата?

— А что бы вы мне хотели рассказать?

— Каким он на самом деле был. Никто не хочет слушать, каким мой брат Юсеф был на самом деле. И перво-наперво вам надо узнать, что я его любил. А террориста я бы не мог любить. Я их ненавидел. И Юсеф тоже. Он не был фундаменталистом. Он и мусульманином-то, в сущности, не был. Вот отец — он по-настоящему правоверный. И он всегда злился на нас с Юсефом, потому что мы вроде как не такие. Мы всегда находили отмазки, чтобы не ходить в мечеть. А в детстве мы, как только достаточно подросли, бросили ходить в медресе. Но вот в чем штука, — добавил он, пресекая вопрос, который попытался было задать Тони. — Вы должны понять: даже будь мы самые что ни на есть правоверные, даже таскайся мы каждый день в мечеть, мы бы там все равно не услышали никакого радикального бреда. Имам Кентонской мечети — он такими делами не занимается. Он из тех, кто говорит: мы все сыны Авраамовы, и мы должны учиться жить вместе. И никаких тайных сборищ за закрытыми дверьми, когда придумывают, как бы кого взорвать.

Он выдохся так же стремительно, как набирал обороты.

— Я вам верю, — ответил Тони, почти любуясь выражением оторопелого удивления на лице Санджара.

— Верите?

— Как я уже говорил, я не думаю, чтобы ваш брат был террористом. И тут возникает вопрос, который меня очень интересует. Зачем бы Юсефу проносить бомбу в «Виктория-парк» и взрывать трибуну «Вэсти»?

Тони сознательно не упомянул о погибших. Не то чтобы он или Санджар могли о них в ближайшее время забыть. Просто сейчас не было необходимости выдвигать это на первый план. Тони меньше всего хотелось, чтобы Санджар перешел к глухой обороне.

Губы Санджара дернулись, потом сжались в нитку. После мучительной паузы он произнес:

— Не вижу смысла. Не могу понять.

— Послушайте, я знаю, это может прозвучать отчасти безумно, — предупредил Тони, — но есть ли вероятность, что ему могли за это заплатить?

Санджар вскочил, сделал шаг к Тони, сжимая кулаки:

— Какого хрена? Вы хотите сказать, что мой брат был наемный убийца или что-то такое? Идите к чертям. Вы такой же полоумный, как те паскудники, которые талдычат, что он был какой-то фанатик.

— Санджар, незачем вести себя так, будто ты защищаешь честь семейства. Мы тут с тобой один на один. Я вынужден это спрашивать, потому что есть кое-какие улики, по которым можно предположить: возможно, Юсеф рассчитывал, что сам он не погибнет. Что после этого события он сумеет покинуть страну. Но у террориста-самоубийцы такого не должно быть. Вот я и попытался найти иное объяснение. Ясно? Только и всего.