Тайны сердца. Загадка имени - [22]

Это вошло в обычай: Диана через день приходила в шесть часов к Мариэль и помогала ей с домашними заданиями. Поначалу все складывалось просто ужасно: выяснилось, что девочка умеет читать и писать, но на этом все. Молодая женщина тщательно избегала вопросов, способных вызвать раздражение, вроде «Разве твой отец или мать никогда не объясняли тебе, что…», лишь бы малышка не почувствовала, насколько серьезным был дефицит родительского внимания, от которого она страдала.

Оливия, со своей стороны, не упускала случая перевести стрелки:

– Диана, вам не кажется отвратительной эта манера постоянно винить во всем матерей? Вы не заметили, как любое лыко идет в строку, лишь бы устыдить их за то, что они не уделяют достаточно внимания детям? А про отцов ни слова.

– Вы правы, это возмутительно, когда с отцов снимается всякая ответственность. Кроме, разумеется, тех случаев, когда отцы на грани аутизма.

– Вы знаете, какой Станислас удивительный отец? Всегда вовремя отводит девочку в школу и всегда приходит за ней минута в минуту. У меня просто сердце разрывается, когда я вижу, как дети слоняются у коллежа в ожидании родителей.

– Действительно, Станислас с впечатляющей точностью выполняет возложенные на него обязанности.

– Ваша преданность очень меня трогает, Диана, но не теряйте своего драгоценного времени. Знаете ли, Мариэль никогда не станет гением.

– Я довольствуюсь тем, что помогаю ей успешно закончить год. Она очень подтянулась.

– А ваша диссертация? А ваши занятия?

– Я посвящаю вашей дочери меньше часов, чем посвящала вам, когда вы готовились к выдвижению.

– Но те часы давали вам куда больше, согласитесь.

– Это несравнимо. Но мы с Мариэль прекрасно ладим.

– Подобные дети очень привязчивы, это общеизвестно.

«Как такое возможно?» – думала Диана, выслушивая эту жуть. И уж как минимум, она теперь смотрела на Оливию другими глазами. Единственное, что ту заботило, была ее репутация. Автобиография у нее была превыше всяких похвал: блистательная карьера, исключительный муж. Если с ним не заговаривали, Станислас выглядел идеальным супругом, и у нее даже была дочь, так что никто не мог упрекнуть ее в том, что она «пожертвовала личной жизнью». Это выражение вгоняло Диану в ярость. Как столь умная личность, как Оливия, могла произвести на свет ребенка, лишь бы соответствовать подобному условию? Диана знала, что Мариэль не была случайностью: Оливия рассказала ей, что забеременела с большим трудом.

«Она твоя подруга. Не суди ее», – постоянно твердила себе Диана. А внутренний голос тут же подхватывал: «Ты уверена, что она тебе подруга?» Чтобы увериться в их дружбе, ей приходилось вспоминать времена, предшествующие выдвижению Оливии. Увы, что сейчас осталось от их былого единодушия?

Оливия, которая так смешила ее своими издевками над нравами признанных светил, теперь переняла их в полной мере. Она общалась запанибрата с профессорами, называла их по именам и удивлялась, когда собеседник не понимал, о ком идет речь («Как это, какой Жерар? Ну разумеется Мишо!»), записалась в их спортивный клуб и не упускала случая зайти к коллегам в гости. На самом деле, пусть это и раздражало, но ее вполне устраивало, что Диана выступает в роли бебиситтер, как она говорила: таким образом она получала возможность полностью отдаться светским обязанностям, оставив Станисласа и Мариэль под присмотром молодой женщины.

Со Станисласом все было просто; при условии, что ужин подавался ровно в восемь, он не выказывал никакого недовольства, другими словами, он не выказывал вообще ничего. Диана возмущалась задним числом при мысли о том, что на протяжении двух лет у девочки не было иной компании, кроме этого немого, лунатического отца.

«Поведение Оливии изменилось, это верно, но меньше, чем мое отношение к ней», – укоряла себя она. Но как она могла испытывать те же дружеские чувства, что и прежде, к матери Мариэль?

«Я не объективна, я смотрю на нее через призму своих детских воспоминаний», – говорила себе она. Верно и то, что страдания малышки пробуждали ее собственные. «Ведь у меня все-таки были и бабушка с дедушкой, и отец, и брат. А Мариэль на протяжении стольких лет не знала ни от кого ни любви, ни внимания». Не требовалось особой проницательности, чтобы догадаться, что у девочки нет и никогда не было приятелей ее возраста.

Мариэль и Диана глубоко привязались друг к другу. Когда молодая женщина приходила, девочка кидалась ей на шею. Диана не только помогала ей с домашними заданиями. Заметив, что у малышки грязные волосы, она посоветовала ей мыть их почаще. Та ответила, что сама она не умеет, поэтому «иногда» их моет мама.

Диана вымыла ее шевелюру с шампунем над ванной. Потом взяла фен и велела Мариэль наклонить голову вперед; пока она сушила той волосы, она почувствовала, что девочка уперлась лбом ей в живот, и вздрогнула, потому что вспомнила, как стояла в такой же позе рядом со своей матерью, когда та в детстве сушила ей волосы. В памяти всплыло волнение, которое она испытывала тогда, и как она придумывала любой предлог прикоснуться к своей богине.

«Но мне тогда было шесть лет. А ей двенадцать, немного поздновато». Она научила Мариэль самостоятельно мыть голову.