Тайны одного парижского бульвара - [40]

– Я только что прочел на доске объявлений, что не давно здесь была продана партия бриллиантов русского происхождения, принадлежавшая некоему Лефору. Как отличают русский бриллиант от прочих?

Месье Дени улыбается:

– О! В случае с коллекцией Лефора это не представляло трудности. Два великолепных камня из партии описывались, начиная с 1925 года, в специальных изданиях и публикациях.

– Описывались! Так это были краденые камни?

– И да, и нет. Это зависит от политической точки зрения. В 1925 году большевистское правительство начало "сплавлять" драгоценности короны. Это возмутило некоторые круги мирового общественного мнения. Чтобы провалить мероприятие красных, специальные органы опубликовали фотографии и подробные описания драгоценностей несчастного монарха. Тогда некоторые камни подверглись переогранке, и в Париже, как и на других мировых рынках, началась широкая незаконная торговля ими. Месье Лефор был одним из тех ярых коллекционеров, которые ни перед чем не останавливаются, чтобы завладеть редчайшим предметом, единственным в мире, даже в том случае, если ему придется любоваться им тайком. Я не знаю, как он ухитрился это сделать, но ему удалось тогда раздобыть два абсолютно нетронутых камня. Именно их мы продали в тот день.

– В тот день, то есть седьмого марта?

– Да, седьмого марта.

– В тот день, когда в другом зале продавали одноногий женский скелет.

Месье Дени рассмеялся:

– Да. Между собой мы назвали тот день "днем русских". Вы, конечно, знаете, что покупателем скелета был русский?

– Надеюсь, что это не был скелет царицы. Тот был бы полным.

Он перестает смеяться:

– Это шутка сомнительного вкуса, – говорит он, поджав губы.

– И непочтительная. Извините меня. Могу ли я вас спросить, не знаете ли вы ювелира по фамилии Розенталь?

– Я знаю таких четыре с половиной. Как видно, он тоже охотник пошутить.

– Четверо, которых зовут Розенталь, и один, которого зовут только Розен.

– Может быть, это тот, с которым и я знаком. Улица Папийон, не так ли?

– Да.

– Обладает ли он качествами эксперта?

– Неоспоримыми. К тому же, есть книги, как я вам уже говорил. Это очень помогает. Но независимо от документов, Розен обладает подлинными качествами эксперта, и он мог бы претендовать на положение, отличающееся от того, какое он занимает, если бы он был более щепетильным.

– А он не таков?

– Не очень. И потом... преступление не окупается.

– Еще бы!

* * *

От улицы Друо до улицы Папийон недалеко. Я быстро добираюсь до жалкой берлоги Абрама Розена. Но месье Розена нет дома. Он пошел покончить жизнь самоубийством, сдаться в полицию или напасть на какого-нибудь собрата. Я несколько разочарован, но потом успокаиваюсь. Я уже располагаю почти всеми ответами на вопросы, которые я хотел задать старому бандиту.

Однако остается еще немало темных пятен. Мне необходимо поразмыслить, если возможно вслух и в присутствии партнера, который вставлял бы замечания в мои рассуждения. Элен, которую я сегодня несколько забросил, превосходно выполнит эту роль. Она её уже играла неоднократно. Из телефонной кабинки в бистро я звоню в свою контору на улице Пти-Шамп. Да, я забросил Элен. И даже слишком. Она, наверное, сердится на меня, и телефон долго звонит там, в пустой конторе. Она тоже пошла проветриться. Ну, что ж, пусть, я буду размышлять один, молча, а так как мне не хочется возвращаться к себе в контору, я остаюсь в бистро. Устраиваюсь в спокойном уголке, заказываю выпивку на двоих, словно жду кого-нибудь, раскуриваю свою трубку и начинаю шевелить мозгами.

Часы бистро показывают восемь вечера, когда я кончаю выстраивать свою теорию. Это всего лишь теория, и я немало напридумывал, чтобы заткнуть некоторые дыры... (Заткнуть некоторые дыры! Какое счастье, что есть удачное выражение!) Похоже, что это годится. Маленькая проверочка, и всё сойдется. Нет, нужна основательная проверка. Я звоню по телефону в "Крепюскюль":

– Алло, Марк Ковет? Это Нестор Бурма.

– О, наконец-то! Где вы? Сто лет, как я стараюсь вас изловить.

– Великие умы всегда найдут друг друга. Есть что-нибудь новенькое?

– Да. Телеграмма из Агентства новостей. И потом, есть фотография скелета.

– Именно по этому поводу я и хотел вас повидать. Вы не можете сделать отпечаток лучше, чем тот, который вы мне показывали?

– Это уже сделано. И, в конце концов, я не так уж и ошибался сегодня утром. Это ведь скелет Горопова, не так ли?

– И да, и нет.

– До скорого.

До предела возбужденный Марк Ковет встречает меня криком:

– Господи Боже мой! Нестор Бурма! Пластинка, да? Ведь она должна была нам броситься в глаза!

– Успокойтесь. Я же вам сказал, что это был скелет не Горопова.

– А чей же тогда? Ну мне все равно, я буду писать об этом статью.

– Потерпите немного, от этого ваша статья будет только лучше. Вы говорили мне о сообщении Агентства новостей?

– Вот оно. Я читаю:

"Бывший полковник царской армии Кирилл Лопухин – в настоящее время ночной сторож предприятия Крезо – вчера явился в комиссариат полиции нашего города. Узнав о смерти Ивана Костенко, который служил под его командованием, а также и генерала Горопова, он счел нужным сообщить, что в тот же день получил письмо от своего бывшего подчиненного. В этом письме Костенко писал полковнику, что он хотел бы его встретить, поскольку имеет серьезные сведения, относящиеся к исчезновению генерала Горопова в 1939 году. Полковник Лопухин, еще крепкий, обладающий вполне нормальной психикой старик, заявил, что он посчитал своим долгом перед страной, предоставлявшей ему убежище вот уже в течение тридцати лет, сообщить о получении этого письма полиции, но лично он не придает никакого значения его содержанию. Костенко, которого Лопухин хорошо знал, был глубоко травмирован исчезновением своего начальника и одержим мыслью, что кое-что знает об этом трагическом деле. "Костенко был верным псом, – сказал полковник, – на почве этой верности повредился рассудком, и я не удивляюсь, что он покончил с собой, хотя в его несвязном письме не было намека на его роковое решение".