Тайны одного парижского бульвара - [36]

– Добрый вечер, месье, – ласково и многообещающе шепчет мне девица.

– Добрый вечер, – говорю я.

Сразу же вслед за этим мы переходим на "ты", обмениваемся обычными фразами, принятыми при подобных встречах. Но поскольку с моей стороны не видно большого энтузиазма, девица старается подогреть меня:

– Я тебе сделаю позу со скелетом, – предлагает она.

– А вот это мне подходит, – говорю я, – сегодня вечером именно скелет привлек меня в ваши края. Я журналист, и я слышал о русском, который жил на улице Жубер и у которого дома был скелет. Может быть, ты была знакома с этим субчиком?

– Может быть.

Она вздыхает:

– Итак, ты журналист?

– Ну да.

Она снова вздыхает:

– Вот уж мое везенье. Журналист. Для меня безнадежно, да? Ведь у тебя под рукой полно старлеток.

– Напрасно так думаешь. Я парень старой закваски. А что это такое, поза скелета?

– Да я сказала просто так, для смеха. И еще потому, что из окна моей комнаты я часто наблюдала этого типа с его Скелетом. Кстати, первый раз, когда я его увидала – этот скелет, – я здорово сдрейфила.

– Ты, – говорю я, – уж никак не похожа на скелет. А может, пойдем к тебе? Я немножко работаю доктором в свободное время, и мне хотелось бы послушать, нет ли у тебя воспаления легких.

Она трудится в одном из отелей на улице Жубер, и мы направляемся туда. Войдя в комнату, я сразу подхожу к окну и открываю его, предварительно отдернув штору.

– Ты что, чокнулся? – ругается девица.

– Да ладно, – отвечаю я, – мы-то одеты или нет? И кто нас может видеть? У меня перед глазами ничего, кроме крыш.

– Ничего не значит. Не хочу иметь неприятностей.

Она гасит свет и становится рядом со мной у окна:

– Странный ты тип, а?

– Хватит. Где эта комната со скелетом?

– И сколько я буду иметь за всё про всё? – жеманничает она.

Наверняка, она в своей жизни не видела таких, как я.

– Этого хватит?

Я ей отваливаю деньги, и немалые. Она идет проверить сумму в глубину комнаты при свете зажигалки и не может прийти в себя. Я слышу её восклицания.

– Боже мой, – говорит она наконец, кладя руку мне на плечо. – Что это с тобой?

– Не бери в голову. Я выиграл в лотерее. Она усмехается:

– Или взял банк, а? В конце концов, мне до лампочки, но... что я должна буду делать, чтобы отработать все это?

– Ничего.

– Ничего? Ты хочешь сказать... совсем ничего?

– Совсем ничего. Во всяком случае, ничего такого, что ты думаешь. Только рассказать мне о Костенко, о том русском, если случайно ты знакома с ним или что-либо слышала о нем от своих товарок. Я провожу о нем расследование для своей газеты, потому-то я сегодня вечером и пришел сюда.

– А, вот оно что. Он у меня был клиентом...

Она рассказывает мне об этом дяде, но ничего нового я не узнаю. Тут у меня возникла забавная мысль, по правде говоря, не слишком богатая. Не честнее было бы признаться самому себе, что мне захотелось пообщаться со жрицами любви, а Костенко был всего лишь лицемерным предлогом.

Облокотившись о подоконник, мы стоим рядышком и подставляем лицо ночному весеннему парижскому ветру, который гуляет по крышам. За лесом дымовых труб в направлении вокзала Сен-Лазар небо попеременно меняет цвет: оно то краснеет, то зеленеет и так далее, в зависимости от того, какого цвета вывески зажигаются или гаснут на площади Гавра.

– Ладно, – говорю я, считая, что я достаточно по терял времени. – Я отваливаю.

Тут я вспоминаю, что не получил ответа на свой вопрос, касающийся расположения комнаты Костенко. Я его задаю, хотя и не вижу особой пользы.

– Вон то, – произносит девица, протягивая руку, – то... Бог мой! Посмотри-ка! Ведь не скелет же...

– Что не скелет?

– А ты не видишь? У него там свет.

* * *

Дом, в котором проживал Костенко, стоит совсем рядом с гостиницей, из которой я выхожу. Я не думаю, что смогу проникнуть туда, но все же могу попробовать. Говоря себе, что я не смогу туда проникнуть, я предположил, что в этом небольшом районе, где процветает самая старинная профессия в мире, большинство дверей не открывается автоматически по звонку из комнаты консьержки, быть может потому, что хозяева и консьержки, подозрительные и жлобоватые, не желают, чтобы в их коридорах прятались проститутки, преследуемые легавыми. Мне везет. Дом Костенко не входит в эту категорию жилищ, негостеприимных и жестоких к несчастным женщинам. Я нажимаю на медную кнопку и вхожу внутрь. Проходя мимо комнаты консьержки, я бормочу какое-то имя и поднимаюсь по лестнице. Лифта нет. Это разнообразило жизнь русского после его работы. Поднимаясь по ступенькам, я думаю о том, кого я найду там, наверху. Наверняка, не полицейских. Там, наверху, полицейских действительно нет. Человек, который водил слабым лучом света по комнате смазчика лифтов, действовал, видимо, втихаря. Полицейские не осторожничают и мало беспокоятся о том, чтобы сохранять тишину.

Я добираюсь до самого верха. Ориентируюсь. Освещение работает только до четвертого этажа. Я чиркаю спичкой и волчьим шагом скольжу по коридору, разглядывая визитные карточки, пришпиленные на дверях. Вот пожелтевший листок бумаги, на котором черным выделяется имя проживавшего там человека: Иван Костенко.

Я замираю и прислушиваюсь. Ни звука. Посмотрим...