Тайны кремлевской любви - [64]

Первое, что сделал Дмитрий, оказавшись в Кремле, послал за инокиней Марфой, своей матерью. Это задание он поручил князю Михаилу Скопину-Шуйскому, назначенному мечником. Дмитрий отложил венчание на царство до приезда матери.

Инокиня Марфа прибыла в столицу 18 июля. Уведомленный о ее приезде, Дмитрий выехал ей навстречу и встретил в селе Тайнинском. Огромная толпа любопытных зевак поспешила посмотреть на зрелище.

Когда карета остановилась, царь быстро соскочил с лошади. Бывшая царица отдернула занавеску, Дмитрий бросился к ней в объятия. На виду у всего народа оба зарыдали, чем вызвали небывалое умиление и ответные рыдания.

До самой Москвы Дмитрий шел пешком рядом с каретой. Марфа въезжала в столицу под несмолкаемый колокольный перезвон и громогласное ликование народа. Уже никто не сомневался в том, что на московском престоле настоящий сын Ивана Грозного. Такое свидание могло произойти только между настоящими сыном и матерью.

Марфа (Мария Нагая) была помещена в Вознесенский монастырь. Дмитрий ежедневно посещал ее и непременно просил благословения перед началом какого-либо дела.

30 июля 1605 года Дмитрий венчался царским венцом от нового патриарха Игнатия. По давно заведенному обычаю новый царь начал раздавать милости. Из ссылок были возвращены те, кто находился в опале при предыдущем правителе. Так, Филарет Романов стал митрополитом ростовским, Шуйским воздали прежние почести, а Годуновы, их свояки и сторонники, получили прощение.

«Есть два способа царствовать: милосердием и щедростью или суровостью и казнями, — в ответ на упреки окружения говорил Дмитрий. — Я избрал первый способ; я дал Богу обет не проливать крови подданных и исполню его».

Если кто-то из того же окружения начинал плохо отзываться о Борисе Годунове, Дмитрий отвечал: «Вы ему кланялись, когда он был жив, а теперь, когда он мертвый, вы хулите его. Другой бы кто говорил о нем, а не вы, когда сами выбрали его».

Дмитрий задумал и начал осуществлять другие нововведения. По его приказу было удвоено жалование служилым людям; помещикам удвоили земельные наделы; при нем бесплатным стало судопроизводство; должностным лицам удвоили жалование и строго-настрого запретили брать взятки. Для того чтобы не было злоупотреблений при сборе податей, обществам предоставили право самим доставлять их прямо в казну. Дмитрий запретил также потомственную кабалу: холоп мог быть холопом только для того помещика, к которому нанимался. Тем самым он превращался в наемника, служившего на хозяина по взаимному соглашению. Помещики теряли право на своих крестьян, если не кормили их во время голода; поиск беглых крестьян ограничивался пятилетним сроком. Новый царь ликвидировал также всякие ограничения по развитию торговли, выезду и въезду в' государство, к передвижениям внутри страны.

«Я не хочу никого стеснять, — говорил царь Дмитрий. — Пусть мои владения будут во всем свободны. Я обогащу свое государство свободной торговлей. Пусть везде разнесется добрая слава о моем царствовании и моем государстве».

«Англичане того времени замечают, что это был первый государь в Европе, который сделал свое государство в такой степени свободным, — пишет Н. Костомаров. — Димитрий преобразовал Боярскую думу и назвал ее сенатом. Каждый день он присутствовал в сенате, сам разбирал дела, иногда самые мелочные, и удивлял думных людей быстротою своего соображения. Два раза в неделю, в среду и субботу, царь лично принимал челобитные, и всем предоставлялась возможность объясниться с ним по своим делам. Вопреки обычаям прежних царей, которые после сытных обедов укладывались спать, Димитрий, пообедавши, ходил пешком по городу, заходил в разные мастерские, толковал с мастерами, говорил со встречными на улицах. Когда прежние цари садились на лошадь, то им подставляли скамьи, подсаживали под руки, а Димитрию подведут ретивого коня, он быстро схватит одной рукой за повод, другою за седло, вмиг вскочит на него и заставит идти по своей воле. Никто лучше Димитрия не ездил верхом. Любил он охоту, но не так, как прежние цари. Прежде, бывало, наловят медведей, держат в подгородных селах, а когда царю будет угодно, то подданные потешали его борьбою с лютыми зверями, нередко жертвуя собственной жизнью. Димитрий, напротив, лично ходил на медведей и удивлял подданных своей ловкостью. Он более всего любил беседовать со своими боярами о том, что нужно дать народу образование, убеждал их путешествовать по Европе, посылать детей для образования за границу, заохочивал их к чтению и приобретению сведений. Сам Димитрий хорошо знал святое Писание и любил приводить из него места, но не терпел исключительности. «У нас, — говорил он духовным и мирянам, — только одни обряды, а смысл их укрыт. Вы поставляете благочестие только в том, что сохраняете посты, поклоняетесь мощам, почитаете иконы, а никакого понятия не имеете о существе веры: вы называете себя новым Израилем, считаете себя самым праведным народом в мире, а живете совсем не по-христиански, мало любите друг друга, мало расположены делать добро. Зачем вы презираете иноверцев? Что же такое, латинская, лютеранская вера? Все такие христианские, как и греческая. И они в Христа веруют». Когда ему заговорили о семи соборах и о неизменяемости их постановлений, он на это сказал: «Если было семь соборов, то отчего же не может быть и восьмого, и десятого, и более? Пусть всякий верит по своей совести. Я хочу, чтобы в моем государстве все отправляли богослужение по своему обряду».