Тайны и герои Века - [56]

Прошла неделя, другая, я пообвыклась, начала кое-что откладывать, а месяца через два отослала маменьке восемь рублей денег. Через недельку получила от нее известие, что деньги дошли и что радости было несказанно. Маменька купила Алешеньке даже пряничного петуха, и братишка был радехонек.

Я же все это время думала: вот подкоплю денег да опять вышлю, и так радостно было мне на душе.

А потом вдруг не прошло и месяца, как получаю я от маменьки еще письмо, и в нем страшное: случилась у нас беда, в деревне вспыхнул пожар, и мы погорели. Сгорели изба, корова, все пожитки, мать же ночью спросонья едва успела вынести Алешу, а то бы и он сгорел. И вот маменька с братишкой остались без крова и двора и стали побирается по людям. Она Христа Бога молила меня сходить к тетке Акулине, рассказать ей про беду и хоть у нее, хоть у других добрых людей раздобыть денег, иначе конец — погибнут! Я как одурелая кинулась к тетеньке Акулине, плачу, показываю ей письмо, а она говорит: «Все под Богом ходим, жалко мне их, только денег у меня нетути, да и малым же не поможешь, а многого где же взять?» Проплакала я эдак дня три, а сама все думаю: Господи, ведь нужно что-нибудь сделать. Ведь нельзя же дать погибнуть братишке с мамкой. А что тут сделаешь? И ходила я как не в своем уме. И вот как-то в воскресенье купчиха отправилась к вечере, а сын ее лег после обеда отдыхать. Прибрала я посуду в столовой да и, проходя на кухню, вижу: хозяин лежит у себя на кровати, повернулся к стенке и храпит, а на столике у постели лежат его золотые часы с застежкой. Тут меня лукавый попутал, и я тихонько подошла к кровати. Купец сладко спал и ничего не слышал. Взяла я осторожно часы и замерла на месте. Ничего — спит. Я тихонько вышла, быстро накинула платок на голову да и пустилась бежать куда глаза глядят. Пробежала улицу, другую, свернула в какой-то переулок, перебежала через какую-то дорогу… Опять улицы… Наконец, запыхавшись, остановилась и вижу — лавочка, а в ней все часики висят. Я и зашла.

«Вам что, барышня?» — спросил меня мужчина за прилавком с какой-то чудной катушкой в глазу. «А вот, — говорю я шепотом, — часы продаю». — «А ну-ка покажите». Я положила перед ним свой товар. Он осмотрел, да и говорит: «А откуда у вас это такие часы?» Я совсем оробела и чуть слышно говорю: «Жених подарил». — «Жених? — И он покачал головой. — Впрочем, это нам все равно. Сколько хотите?» — «Не знаю, дяденька, оценивайте». — «С цепкой продаешь? Если с цепкой, то сорок рублей дать могу». — «Ладно, давайте».

Он взял часы и отсчитал мне четыре красненьких. Я выбежала из лавки. Расспрашивая, нашла свою улицу и, словно бы ничего не случилось, зашла в дом…

— Эх, глупая, тебе бы не возвращаться, — сказала сочувственно Катя.

— Как же мне не возвращаться, когда документы мои у хозяев.

— И то правда! Ну, рассказывай дальше.

— Купец, как увидел меня, так чуть с кулаками не лезет. «Ты, — говорит, — стерва, украла часы. Ложась спать, положил их на столик, чужих не было. Марфа (это кухарка) у нас двенадцать лет живет, и, слава тебе господи, никогда ни в чем она не замечена. Так что никто другой, только ты часы прихватила. Отдавай добром, а то я тебя за Можай загоню, гадину!»

Я ни жива ни мертва, и рада бы отдать, да где их возьмешь теперь. Я разревелась да и говорю: «Знать ничего не знаю. Не брала я ваших часов». — «Ты так значит, ну ладно! Марфа, скажи дворнику, чтоб позвал полицию!»

Вскоре явился дворник с городовым. Хозяин рассказал, как было дело. Взяли дворников понятыми и начали обыскивать. Принялись с меня и сразу же в узле платка нашли деньги.

«Это откуда у тебя? Пришла к нам в обычной юбке, получаешь пять рублей. Живешь три месяца, а накопила уже сорок?» Вижу, дело плохо. Повалилась я купцу в ноги и призналась во всем.

«Ладно, — говорит, — укажи лавку, а мы сейчас туда за часами». Я бы рада указать, да где же ее найти? «Не знаю, — говорю, — мне не найтить тапереча». Тут купец совсем озлился: жаль ему часов. «Ишь, дура этакая, часы с цепью за сорок рублей спустила, да за них и полторы сотни мало взять!» Отобрал он мои четыре красных, одну протянул городовому да и говорит: «Господин, делайте все по закону».

Меня забрали, отвели в участок, просидела я там трое суток, затем был суд, и присудили мне три месяца тюрьмы. Хоть горько и стыдно мне было, но я не о себе думала. Пока я сидела в остроге, все мысли мои были в деревне. Пропадут они там, родные мои, пропадут, и ничем уж теперь не помочь. Желая скрыть свое унижение, я написала домой письмо, что живу по-прежнему, но что денег выслать никак не могу, так как разбила много посуды и хозяева вычитают из жалованья. Как прожила я эти три месяца, лучше тебе и не рассказывать. Наконец настал день освобождения. Мне вернули мои платье, документ, да и дали еще десять рублей из какого-то женского общества (прозывается оно «Патронаж»). С этим вышла я из тюрьмы, сняла у торговки угол за пятьдесят копеек в неделю и кинулась искать места. К тетушке своей я не посмела пойти. Моя торговка была женщиной доброй. Послала она меня на одно место, на другое, но оба раза ничего не вышло: разговаривали все со мной по-хорошему, а как посмотрят в паспорт, так машут руками: «Иди, иди себе с Богом, нам из тюрьмы людей не требуется». Оказывается, что на документ в тюрьме положен был штамп.