Тайны и герои Века - [50]

Я лишь укоризненно покачал головой.

— А то вот был такой случай. Умер мой брат. Это был несчастный человек, обладавший женой — сущей мегерой. Притесняла она брата всю жизнь, ела, что называется, поедом, да еще при этом изменяла ему направо и налево. Она же его и в могилу свела. Когда брат умер, я раздумывал: идти на панихиду или нет? С одной стороны, нарушишь свой покой и душевное равновесие, с другой — важно проститься с телом. Пошел все-таки. При входе в квартиру покойного, уже наполненную родней и друзьями, послышались шушуканья, относящиеся, очевидно, к моему светлому пиджаку и галстуку. В то время я еще только начинал свою жизнь по-новому, а посему не был еще вполне забронирован от уколов общественного мнения. Этот неодобрительный шепот рассердил меня, а тут, как нарочно, началась еще комедия молодой вдовы, с криками, плачем, истерикой и обмороками. Глядел я, глядел да и не выдержал. Подошел к ней и злобно сказал: «Чего ты, стерва, ломаешься, сама загнала в гроб брата, получила его деньги и теперь симулируешь обмороки…» Ну, как вы понимаете, скандал получился огромный, и меня с тех пор зачислили в сумасшедшие…

— Все это прекрасно, — сказал я, подумав, — но жить без цели, без достижений, наконец, без борьбы, право, скучно.

— Жестоко ошибаетесь, как раз наоборот: иметь цель, стремиться к ней — вот истинная печаль и мука. Как бы ни заманчива была цель, но самый процесс ее достижения непременно сопряжен с борьбой, временными неудачами, то понижением, то повышением веры в успех — словом, с волнением. Что же тут хорошего? Да, наконец, и достигнув цели, вы не искупите пережитых неприятностей. Вы не блаженствуете, а обычно разочаровываетесь очень быстро и снова начинаете коверкать жизнь в погоне за новыми достижениями.

— Относительно призрачности целей я, пожалуй что, и согласен, — сдался я. — Но осмелюсь утверждать, что самый процесс достижения и волнения, с ним сопряженные, — все это наполняет жизнь. Не будь их, и тебе быстро станет скучно. Нет ничего хуже, если все твои прихоти осуществятся по щучьему велению. Доказательством того вам хотя бы скучающие и бесящиеся с жиру американские миллиардеры.

— Ваши миллиардеры в счет идти не могут именно потому, что они не живут, а бесятся с жиру, и происходит это от чрезмерных средств, а главное, от того, что иной жизни они и не знали с детства. Я говорю, конечно, о наследственных богачах. Эти люди, пресытившись всеми благами жизни, естественно, идут на эксцентричности и надеются испытать все то, что не дается деньгами. Те же из них, кто горбом своим создал себе миллиарды, те не бесятся с жиру, не тоскуют, а зорко управляют своим добром и живут припеваючи. Вот так и я. Тридцать лет моей жизни протекли если и не в бедности, то в вечном выживании и, если хотите, своего рода борьбе, и ныне, достигнув известного материального благополучия, я наслаждаюсь им, как умею, и с дрожью отвращения вспоминаю свои прежние годы борьбы. А для того именно, чтобы эта свободная жизнь мне не приелась, я охотно взрастил в своей душе способность ничего не жалеть сердцем, ни к чему не стремиться и жить лишь по инерции, памятуя строго, что жить человеку дано немного, что всех ждет смерть, что, как бы ты добродетельно ни изощрялся, как бы ни ломал головы, результат один: тридцать, много еще сорок лет, и всех нас червячок поточит. Стоит ли при таких условиях ухлопывать три четверти и без того короткой жизни на проблематичные достижения? Не лучше ли жить животной жизнью, повинуясь естественным своим инстинктам, не надевая на себя намордников и шор целей, что напяливает обычно на людей так называемая цивилизация. Конечно, выросший в чувственных традициях, унаследовав известные понятия и вкусы, я не ощущаю потребности в проявлении каких-либо своих инстинктов, могущих возбудить окружающих, но я отмел в сторону все то, что относится к области предрассудков и глупых условностей. Впрочем, благодаря чину я слыву в глазах людей, как я уже и говорил вам, ненормальным человеком. Вот уже десять лет, как я веду новую жизнь, и я счастлив: я здоров, приятно сыт, всем доволен. Все потребности мои, как физические, так и духовные, удовлетворяются по мере своего проявления. Да, я — счастливое животное, но еще я и счастливый человек, так как в некоторой степени ощущаю в себе потребности и духовного порядка. Я люблю музыку и часто наслаждаюсь ею в исполнении лучших мастеров этого дела; я люблю живопись, и в кабинете моем висит дюжина картин любимых художников, ласкающих мой взор; я люблю чтение, и к моим услугам огромная, отцовская еще библиотека, каковую я, наверное, не исчерпаю до конца своих дней. Чего же еще мне надо? Нет, повторяю, вы видите перед собою счастливейшего человека в мире, и право…

Тут мой странный собеседник, не докончив фразы, сорвался вдруг с места и, не кинув мне даже прощального взгляда, помчался вперед, завидя на главной аллее грациозный силуэт какой-то девочки лет пятнадцати, в черном коленкоровом передничке, по виду не то портнишки, не то модистки. Сделав несколько петушинных подкидов, он присоединился к ней и, обогнув пруд и гранитную вазу, исчез с нею в чугунных воротах сада. Я встал и поплелся домой.