Тайны и герои Века - [51]

На Волге

Это было весной, в первых числах мая. Усевшись в Ярославле на самолетский пароход, я поплыл в Самару. Весна в этом году была ранняя, солнце припекало, и как удивительно легко дышалось на этом волжском просторе! Какая ширь, какая благодать, какие чисто русские масштабы! Пароход, чуть вздрагивая, уносил нас в невероятную даль, а перед очарованным взором летели, развертывались все новые и новые картины, одна лучше другой: изогнутой лентой тянулись дикие берега, поля, под легким ветром колыхались травы заливных лугов, словно устланных ярко-зеленым ковром. Другой же берег был высокий, с отвесными песчаными и глинистыми кручами. Сжатая меж берегами Волга, испещренная солнечными бликами, катила свои воды от северных русских равнин к далекому, южному, загадочному Каспию. То покажется, выплывет на горизонте трудолюбивый буксир, тянущий за собою караван барж, то проплывет свежепахнущая чонка, с неуместными, противно выглядящими конурками для людей и привычным уже, вечным чугунком над разложенными костром, то забелеет надутый парус, а иногда попадется и баржа, движимая бечевниками. И все так величаво, тихо, лепотно, никакой суеты, на всех мира хватает на нашем божьем просторе. А этот бодрящий воздух, а крики прожорливых чаек, а специфический привкус рыбы и нефти и отработанного пара. О! хороша ты, матушка Волга, красавица русская, и нет тебе равной в целом свете соперницы.

Мы миновали Нижний, Казань, подошли к селу Богородскому, а потом стали приближаться к месту слияния Камы с Волгой. В этом месте дикая, многоводная Кама, собрав все воды северо-восточного угла европейской России, отдает их Волге, а быть может, и принимает в себя волжские воды. Вопрос этот, еще вызывающий сомнения — до того Кама своим протяжением и шириной мало походит на приток. Немногочисленные пассажиры высыпали наружу и, подобно мне, стали любоваться темными водами Камы, резко отличными от волжских. Оторвавшись наконец от величественного зрелища, я отошел от борта и, повернувшись, увидел господина, развалившегося в плетеном кресле, вытянувшего ноги и без шляпы, купающегося в горячих лучах ослепительного солнца. Это был человек лет тридцати пяти, хорошо одетый, холеного вида. Его глаза были полузакрыты, на губах играла улыбка. От всей фигуры его так и веяло каким-то блаженством, покоем и ленью. Я заметил даже, что две нижних пуговицы его жилета были расстегнуты, очевидно, для вящего удобства. Увидя меня, он прокурлыкал:

— Господи, какая благодать, и умирать не хочется!

— А разве вы собрались умирать? — сказал я, улыбнувшись.

— Собраться не собрался, а ведь придется когда-нибудь?

— Вы далеко едете? — спросил я его.

— Да как вам сказать. Билет у меня до Астрахани, но высажусь я, наверное, или в Самаре, или в Саратове, а может, и раньше.

Этот ответ немного удивил меня, но я не стал расспрашивать.

— Я чувствую определенный прилив аппетита. Следовало бы позавтракать. А вы уже поели? — спросил он меня после недолгого молчания.

— Нет еще!

— Так, может, не откажетесь вместе со мной? — спросил он неуверенно.

— Отчего же, с удовольствием! — охотно согласился я. Мой попутчик оживился, подобрался в кресле, потер радостно руки и, скорчив плотоядную физиономию, продолжил:

— Но предварительно следует изучить меню.

— Отлично, — поддержал я своего нового знакомого, — но предлагаю отказаться от трафарета — на Волге еда должна быть волжской.

— Конечно, конечно! — И, подумав с минуту, он сказал: — Что скажете вы против такой загогулины: сначала не еда, а прелюдия к еде в виде десятка раков на брата, с кусочками тонко нарезанного черного хлеба, намазанного сливочным маслом? Теплая раковая шейка с холодным маслом на хлебе, право, это пища богов! Затем по мисочке зернистой икры, приправленной зеленым лучком, со свежей булкой, а под нее графинчик ледяной водки. Затем можно куска по два белой осетрины с провансалем и к ней бутылочку шабли. Труднее всего со сладким — выбора нет. Впрочем отчего бы не съесть по вареной груше, облитой горячим хересом и присыпанной нарезанным миндалем? Как вы думаете?

— Что ж, можно и по груше.

— Одобряете?! — оживился он. — Ну и отлично! Право, горячая, сладкая груша после холодного будет недурна. И все это мы зальем чашечкой черного кофе и залакируем доброй сигарой. Итак, благословляете?

— Обеими руками.

Мой знакомец не стал мешкать и немедленно явившемуся на наш зов человеку приказал:

— Вот что, голубчик, накрой-ка нам здесь, на открытом воздухе, завтрак.

Он перечислил ему все в точности так, как говорил мне, и принялся затем нетерпеливо ждать.

Раков мы ели молча. Икру с приятным мычанием. За осетриной разговорились. Под грушу разоткровенничались.

— Господи ты боже мой, — убийственным голосом говорил мой попутчик, пуская клубы дыма ароматной сигары и расстегнув уже чуть ли не все пуговицы своего жилета. — И право, какие же люди глупцы! Люди сами отравляют себе свое земное существование какими-то заботами, расчетами, стремлениями. Один делает карьеру, другой стремится разбогатеть во что бы то ни стало, третий сохнет от любви. Ну куда еще ни шло бедным, обиженным людям, у них-то борьба за существование и все прочее, но сколько обеспеченных и даже богатых людей не умеют пользоваться жизнью и сами себе ее пакостят.