Тайны и герои Века - [30]

Греки Константинополя, прослышав о приезде русских очень голодных беженцев, сейчас же сообразили, что на чужом несчастье можно сделать недурной гешефт. Поэтому греческие лодки окружили прибывшие русские пароходы с предложением продать или обменять съестные продукты на соответствующее вознаграждение. Все с радостью бросились на это предложение. Я помню, дядя взял у меня старинный золотой червонец и на него получил круглый кукурузный хлеб, две коробки сардин, коробку фиников и два апельсина. Мы сейчас же начали уничтожать купленные продукты и восхваляли щедрость честного грека. Уже впоследствии, пожив в Константинополе, я поняла, как мы были обмануты. И апельсины, и финики, и кукурузный хлеб стоили в Константинополе сравнительно с червонцем сущие пустяки. Но голодному люду перспектива насытиться казалась заманчивой. Не имеющие денег стали снимать пальто, шапки, сапоги и на веревках спускали грекам. Греки тщательно осматривали предлагаемый товар и или отправляли его обратно, или на его место привязывали хлеб и связку фиг (которые растут на улицах Стамбула). Кончилось тем, что англичане запретили такую бессовестную торговлю, греков отгоняли от пароходов, как мух. Они отдалялись, но ненадолго, надеясь все-таки как-нибудь приблизиться и незаметно спекулировать. Пароход двинулся ближе к Константинополю. И вот раскинулся перед нами Золотой Рог и по обеим сторонам его город старый — Стамбул — и город новый — Пера, — соединенные Галатским мостом. В Стамбуле в турецкой части возвышаются мечети с высокими-высокими минаретами. Видны куполообразные здания, массивные и величественные. Преобладает серый мрачный цвет. Мне сделалось ужасно больно. Вот я за границу приезжаю не туристкой, не богатой путешественницей, а каким-то загнанным зверем, лишней для своей родины. Как это тяжело! К вечеру был подан небольшой, но очень уютный пароходик, и предложили желающим пересесть на него для провоза на остров Халки. Мы пересели. Поздно вечером наш пароходик причалил к острову. Как каторжане или переселенцы, сбились мы на берегу этого острова в ожидании дальнейшей судьбы.

Константинополь

Дядя нанял квартиру в Константинополе за тридцать лир у турецкого доктора Lalix-Bey и внес ему эти деньги сполна. Но когда мы приехали всей семьей с вещами, оказалось, что нанятая квартира еще не строилась. Мы очутились на улице. Дядя пришел в ярость, захватил с собой знакомого турецкого офицера, говорящего после плена в России по-русски, и отправился с ним к нечестному турку, грозил пожаловаться в каракос (полицию) и требовал обратно деньги. Доктор перепугался, стал низко кланяться, уверяя, что дядя для него родной отец, а его семья — самые близкие ему люди, что он приглашает нас временно поселиться у него, пока квартиру будут строить. Дядя кричал, что не желает жить у него несколько месяцев в ожидании нанятой квартиры. Турок с недоумением заявил, что не месяц будут строить дом, а несколько дней, а этот срок мы проведем у него как в собственном доме. Только просит мужчин держаться подальше от его гарема. Дядя попросил перевести турецкого офицера, что он плюет на гарем и обещание выстроить квартиру в несколько дней считает новым обманом. Но тут вмешался офицер с уверением, что доктор говорит правду и в Стамбуле действительно строят дома очень быстро, так сказать налегко, ввиду частых пожаров, уничтожающих целые кварталы в одну ночь. Не могу сказать, что такая возможность сгореть нас успокоила, но делать было нечего, пришлось согласиться въехать в дом турка в ожидании обещанной крыши над головой.

Наконец на шестой день нашего пребывания доктор заявил, что новое помещение готово. Мне казалось, что дом построен не из досок, а из лучин, прикрытых обоями. Я раз нажала пальцем на стену — образовалась дырка, через которую можно было видеть улицу, покрытую снегом. К несчастью, в этот год была необычайно для Константинополя суровая зима. Турки уверяли, что русские привезли с собою снег. И отопление было самое жалкое — при помощи небольших мангалок, разводимых углем. Как только разгорался уголь и можно было не опасаться угара, мангалку вносили в комнату и тем немного согревали. Но ночью в холод никто не решался вставать ее разжигать.

Продолжали мы также биться с отысканием занятий. Я случайно познакомилась с соседской-персианкой по имени Zehra (вероятно, по-русски Заира). Она училась на акушерских курсах, говорила по-французски, следовательно, считалась как бы передовой барышней. Заира посоветовала мне давать уроки французского языка и взялась составить турецкими иероглифами объявления о том. Я их развесила в магазинах, на углу улицы и даже перед каким-то учебным заведением недалеко от нас. Русские, лишенные возможности зарабатывать на жизнь честно, шли на разные ухищрения. На маленьких пароходах, обслуживающих Принцевы острова, появились среди пассажиров прилично одетые русские и предлагали вывезенные из России их семейные ценные вещи — серебряные ложки, сахарницы, золотые часы, брошки. Проба 84 (русская) стояла на каждой серебряной реликвии, так же как 56-я проба — на золотых изделиях. Пассажиры, более всего греки, имеющие свои дачи и дома на островах, набрасывались на случай по дешевой цене приобрести вещи русских аристократов в изгнании. Цены действительно стояли дешевле, чем в магазинах. Поторговавшись, как полагается, т. е. очень горячо и красноречиво, греки все спешили купить, пока дурак русский не знает адреса магазина случайных вещей, где, конечно, ему дали бы больше. Но под конец одураченными оказались не русские, а греки, т. к. серебряная сахарница или золотые часы были простого металла, а пробы довольно искусно выгравленными каким-то армянином из GrandBazar. Такого рода подлоги тоже в России карались каторгой, и приходится удивляться, что честные люди так быстро поддавались влиянию нужды и скверному примеру. Если только эти честные люди не были просто российскими рецидивистами. Дядя, обладающий изумительной памятью на лица, узнал кое-кого из них на пароходе «Рион» среди жертв эвакуации. Но были обманы и шантажи со стороны людей заведомо приличных. Один военный, вероятно учившийся в Военно-медицинской академии в Петербурге, успел захватить с собой из России ящичек со складным скелетом. Это было его единственное богатство. Желая как-нибудь с пользой употребить свое имущество, он ничего не выдумал, как повесить его на главной улице Пера около калитки турецкого музея, нарисовать рядом черный гроб и зажечь свечи по его обе стороны. В Турции можно было развешивать что угодно, продавать что вздумаешь — не полагалось никакого налога и никакого наблюдения. Единственно, за что государство требовало плату, — это за проход и проезд по Галатскому мосту. Чтобы пройти с одного берега на другой, надо было в кружку особого сборщика налогов опустить «юс пара» (ходовая монета того времени), и то русские от этой платы были уволены, по крайней мере в первое время.