Тайны и герои Века - [29]

Мы ехали по Екатерининской улице. Чем ближе к пристани, тем гуще шеренга телег, экипажей, повозок. Дамы с детьми за руку, с котомками через плечо или пакетами в руках, мужчины без всяких пакетов и часто в легких пальто, пререкания между возницами, медленная, шаг за шагом, езда — все убийственно угнетало и терзало душу. Разнесся слух, тогда казавшийся очевидным, что припасов для пассажиров нет, что мы будем, может быть, две недели в море, т. к. пока ни одна страна не хочет нас принять на свое иждивение, что, может быть, даже придется вернуться обратно в Севастополь или прибиться при истощении запаса угля к какому-нибудь большевистскому берегу. Я к тому же дрожала за судьбу Пути, т. к. к довершению несчастья моя свекровь впопыхах не взяла с собой ни ее манной крупы, ни чего-либо другого для ее питания. Мучительно вспоминала свою оставшуюся семью в Петрограде — отца, брата. Живы ли они и чувствуют ли они, каково мне сейчас? В последнем выпуске газеты и на стенах домов были опубликованы воззвания генерала Врангеля, в которых он предупреждал будущих беженцев, что их ожидает безрадостное существование за границей и чтобы они готовились ко всему худшему. Тот, кто может остаться, пусть остается на родине. Но мы остаться не могли, и таких, как мы, были десятки тысяч. Никто не гарантировал от произвола, мало ли в чем можешь оказаться виноватым. Мы спустились на пристань, куда допущены были причалить пароходы для эвакуирующихся. Наш пароход был «Рион». Через несколько часов мы на него вошли. Наши более крупные вещи погрузились на «Кронштадт». На следующий день мы отошли на рейд, а потом вышли в открытое море, покинув Крым на печаль и страду. Я с палубы смотрела на скрывающиеся родные берега. Сердце болезненно сжалось: увижу ли я их когда-нибудь? Мне вспомнились стихи о Данте:

По улицам тихой Вероны,

Печально чуждаясь людей,

Шел Данте, поэт флорентийский,

Изгнанник отчизны своей!

Вот и мы такие же изгнанники своей родины, без хлеба, без крова, без надежды на лучшее будущее. Кто нас приютит? Что нас ждет? Я никогда не была особенно набожной и давно уже не молилась, но тут с тоской, с отчаянием у меня вырывалось: «Господи Милосердный, спаси нас и сохрани!»

Воспоминания. Книга 2

Эмиграция

Путь из России

Был тихий солнечный день, когда наш пароход «Рион» покинул берега Крыма. Настроение беженцев, занимавших палубу, каюты, трюмы парохода, не соответствовало хорошей погоде, и их горе и отчаяние как будто увеличивались с удалением от родной земли. Мучил роковой вопрос: куда мы идем и есть ли надежда доехать благополучно до какой-нибудь обетованной земли? И что мы там будем делать без знания языка, не приспособленные ни к какой деятельности, не зная местных условий жизни новой для нас страны, никому не нужные и никем не желанные? Безотрадность такой перспективы особенно убивала военных, переживавших болезненное поражение Белой армии и чувствовавших себя как бы виноватыми перед тылом. Этим можно объяснить самоубийства военных на многих эвакуировавшихся пароходах. Боясь, чтобы эпидемия таких самоубийств не распространилась бы кругом, пароходное начальство старалось как можно скорее ликвидировать тела застрелившихся. Я, пробираясь по палубе, наткнулась на такое грустное шествие: впереди молча, без пения, шел священник, далее на носилках несли зашитое в мешок тело, а сзади с зажженной свечой шла молодая сестра милосердия. Тело сбрасывали в море с повязанной тяжестью в ногах, люди крестились и поспешно расходились с тяжелым сердцем и сухими глазами. К общему подавленному настроению прибавилась еще беда на второй или третий день плавания: отсутствие пресной воды. От соленой морской не делалось лучше, она еще более разжигала горло. С какой тоской думалось о тех светлых, прекрасных днях, когда кран водопровода был в твоем распоряжении и ты могла пить, пить без конца чудную прохладную воду… И невольно вспоминался путник, умирающий в пустыне от жажды. Он в бреду видит воду, прохладный ручеек весело журчит около, он наклоняется к нему… И просыпается в тоске, с сухим горлом, с тяжелой головой, и на душе у него так томительно и страшно. Очереди за водой на пароходе громадные, стояли часами, с утра до вечера. Выходили дежурные по кухне, заявляли, что воды на пароходе нет, но люди упорно продолжали стоять с кувшинами, чайниками, коробками, устремив тоскующие взоры на пустые краны. Пройти ночью по пароходу невозможно: непременно заденешь голову, наступишь на чужую руку, споткнешься о торчащую ногу и услышишь крики, недовольство и попреки. Вскоре после воды обнаружилось отсутствие угля, и мы встали. Течением пароход отнесло несколько назад. На наши тревожные сигналы на второй день нас подобрал американский миноносец и потащил на буксире по направлению к Константинополю. Кое-как дотащились мы до Босфора и стали в бухте Moon. Не знаю, так ли, но прославленные берега Босфора мне напомнили нашу Волгу, только дачи были роскошнее и вообще местность заселеннее. Но характер местности очень похожий. На пятый день американцы привезли нам воды, угля и кое-какой провизии. На провизию беженцы набросились так бурно, что совершенно ошеломили бедных американцев. Вскоре подъехала громадная лодка с американскими сестрами милосердия, которые с трудом принялись обходить пароход в поиске детей. Каждому ребенку давались чашка с горячим молоком и бисквиты. Потом было предложено родителям поручить их детей сестрам, которые отвезут их в американский приют, где им будет очень хорошо. Некоторые соглашались, и большая лодка быстро наполнилась детскими силуэтами. Я со слезами на глазах смотрела на этих детишек. В каком безвыходном положении должны быть их родители, чтобы отдать незнакомым людям своих детей, не зная точно, куда их везут и как там им будет.