Тайны дворцовых переворотов - [28]
17 августа Меншиков выехал из Петербурга в Ораниенбаум. Царская семья покинула столицу 20-го числа. В то же воскресенье князю вручили от вице-канцлера очень важное для нас письмо: «Сего момента получил я Вашей Высококняжеской Светлости милостивейшее писание от 19-го. Его Императорское Величество радуется о счастливом Вашей Высококняжеской Светлости прибытии в Ораниенбом и от сердца желает, чтоб сие гуляние Ваше дражайшее здравие совершенно возстановить могло. Еже и мое верное всепокорнейшее желание есть. В мызу графа Гаврила Ивановича отправлено было отсюда для караулу, но я сего часу послал их контрамандировать. Что до свадбы графа Сапеги принадлежит, то, как жених, так и невеста просят сроку до возвращения общаго из Петергофа, сказывая, что никаким образом управится не могут, и что еще и в Верховном Тайном совете дело не подписано. При сем Вашей Высококняжеской Светлости всенижайше доношу, что Его Императорское Величество намерен завтре после обеда отсюда итти и начевать в Стрелне, а оттуда в понеделник в Ропшу, и надеюсь, что в четвер[т]ок изволит прибыть в Петергоф. И хотя здоровье мое веема плохое, однакож туды побреду. Вашу Высококняжескую Светлость всепокорнейше прошу о продолжении Вашей Высокой милости и, моля Бога о здравии Вашем, пребываю с глубочайшим респектом… А. Остерман.
В исходе 11-го часу пополюдни 19 августа 1727.
И я при сем Вашей Светлости и светлейшей кнеине, и невесте, и своячине, и тетке, и шурину поклон отдаю любителны Петр».
Меншиков Ораниенбаума достиг в восьмом часу вечера 19 августа. Ответ Андрея Ивановича написан около одиннадцати часов пополудни. Значит, воспитатель взялся за перо сразу по приезде княжеского курьера, не откладывая хлопотную обязанность до утра. Это первое свидетельство того, что Остерман не плел закулисных интриг, а искренне хотел восстановить пошатнувшийся мир с отцом царской невесты. Иначе для чего ему подчеркивать точный час. Достаточно и даты – 19 августа, отчетливо указывающей на завидную оперативность корреспондента. Другой нюанс – короткий собственноручный постскриптум государя. Даже если фраза начертана утром 20 августа, а не на ночь глядя накануне, то и тогда приветствие царя весьма символично. Император, послушный своему педагогу, несмотря на стычки из-за денег и несносный характер Светлейшего, по-прежнему благосклонен к тестю.
21 августа вице-канцлер шлет в Ораниенбаум второе письмо, и тоже максимально быстро, на рассвете понедельника: «Вашей Высококняжеской Светлости милостивейшее писание из Ораниенбома, с пастилионом отправленное, я вчерашнего ж дня во время самого выезду из Санкт-Питерзбурха в путь исправно получил и Вашей Высоконяжеской Светлости за оное всепокорнейше благодарствую. И при сем в скорости Вашей Высоконяжеской Светлости токмо сие доношу, что Его Императорское Величество вчерашняго дня ввечеру в 9-м часу, Слава Богу, щастливо сюда прибыть изволили. И сего утра, позавтракав, поедем в Ропшинскую мызу при провождении всей охоты нашей.
Его Императорское Величество писанию Вашей Высококняжеской Светлости веема обрадовался, и купно с Ее Императорским Высочеством любезно кланяются. А на особливое писание ныне Ваша Высоконяжеская Светлость не изволите погневатся, понеже учреждением охоты и других в дорогу потребных предуготовлений забавлены. А из Ропши, надеюсь, писать будут. Я, хотя веема худ и слаб, и нынешней ночи разными припадками страдал, однакож, еду. Дай Боже Вашей Высококняжеской Светлости здравие. А я з глубочайшим почтением пребываю… А. Остерман. Из Стрелиной мызы. Августа 21 дня 1727». Из документа видно, насколько предупредителен и заинтересован в согласии с князем обер-гофмейстер. Кстати, царь не оставил на нем автографа, похоже, по банальной причине. Он в это время еще спал.
Мы можем с большой долей вероятности утверждать: за две недели до разразившейся катастрофы Меншикову ничего не грозило. Остерман искал взаимопонимания. Елизавета держала паузу. Петр зла тестю не припоминал, хотя и не забывал. Генералиссимус с фамилией наслаждался природой в Ораниенбауме. Царь с сестрой и теткой в окружении егерей, сокольничих, кречетников и своры собак развлекался в Ропше. 25 августа обе компании соединились в Петергофе, ради именин Натальи Алексеевны. Торжество в целом прошло нормально, без скандала. Нельзя считать таковым спор императора с Меншиковым из-за П. И. Ягужинского. В Ропше Г. И. Головкин походатайствовал за сосланного на Украину зятя. Петр пообещал переговорить с гонителем о генерал-прокуроре и слово не нарушил. Однако князь крайне болезненно отреагировал на заступничество государя, категорически отверг возможность прощения недруга и не без усилий убедил мальчика не упорствовать.
Монарх неохотно принял аргументы тестя. Но неприятный осадок остался. Впрочем, капля за каплей вода камень точит. В течение августа недовольства унизительными нотациями и бесцеремонными придирками накопилось в юной душе немало. Если бы не сестра с Остерманом, гремучая смесь давно бы выплеснулась наружу. К счастью, подросток слушался старших и волю эмоциям не давал. Только всему есть предел. Терпению внука Петра Великого – тоже. Елизавета характеры трех главных персонажей драмы изучила хорошо. Меншиков – корыстолюбив, тщеславен, высокомерен, негибок и упрям. Петр – вспыльчив, отходчив, непоседлив, своенравен и восприимчив к советам людей разумных, прежде всего Остермана – министра очень толкового, осторожного, вежливого и невозмутимого. Поэтому цесаревна ограничилась единичными визитами к Светлейшему (18, 23 июля, 3 и 6 августа) общей продолжительностью в четыре часа, после чего целиком сосредоточилась на обольщении племянника.
