Тайная жизнь влюбленных - [27]

В мастерскую Сержа часто заходил мальчишка из близлежащих трущоб. Омар жил в пропахшей сыростью квартире с теткой, у которой была куча своих детей. Он не знал, где его родители; тетя обещала рассказать о них, когда ему исполнится восемнадцать.

В каждый свой приход Омар упрашивал Сержа научить его ремонтировать обувь или хотя бы чистить ее полировальной машиной.

— Туфли — посланники сердец, — провозгласил однажды мальчишка.

Серж хмыкнул и велел ему выметаться, но позже написал эту фразу на куске белого муслина и прицепил на зеркало в ванной.

Омар не заходил в мастерскую с четырнадцатого июля, почти целый месяц. Серж знал точную дату, потому что отмечал визиты мальчика в календаре двумя рожицами: маленькая с улыбкой и большая с ровной чертой вместо рта.

Кроме Омара, у Сержа был всего один друг: слепой табачник Питер из Украины, которого избивала собственная жена. Он любил играть на аккордеоне старые военные песни.

Серж сделал последний стежок на роликовом коньке, словно играя на маленькой скрипке. Отрезав и закрепив нить, поднял конек к свету и проверил каждый стежок. Одно колесико завертелось. Сержу пришло в голову, что он тоже постоянно крутится, двигаясь сквозь время и оставаясь на месте.

Вроде бы только вчера в окне виднелись медленно падающие хлопья снега, совсем недавно, морозным утром в далекой России он кипятил дочкины подгузники. «Если бы не память, человечеству не было бы никакой пользы от времени», — подумал он.

Много лет назад дедушка купил ему пару коньков, чтобы кататься по замерзшей реке. Шел снег.

— Счастье разрывает небо на кусочки, — сказал тогда дед.

Серж почти почувствовал на своей щеке горячее дыхание деда и увидел яблоневый сад: деревья на белой скатерти с узорными следами птиц и зверей. Падают белые хлопья, и слышно уханье совы.

За дверью мастерской Сержа висел обшарпанный плакат с изображением огромной туфли, возвышающейся над головами нескольких сапожников, которые восхищенно показывают на подошву. В молодости Серж мечтал уехать в Америку и купить «Кадиллак» или «Линкольн», как у мафиози.

После женитьбы он любил теплыми летними вечерами сидеть в саду, прислонившись спиной к дереву. В кронах яблонь суетились птицы, и Серж часто засыпал под их щебет, пока жена, босоногая, копалась на цветочных клумбах.

Он представлял, как медленно едет по Пятой авеню в шикарном автомобиле, а его дети на заднем сиденье читают американские журналы. У них на ногах — лучшие туфли из тончайшей итальянской кожи, их звонкие голоса полны надежд.

Несколько месяцев спустя жена умерла, дав жизнь единственной дочери. А через шесть месяцев и одну неделю врачи из ближайшего города объяснили Сержу, что в сердце его дочери полно дыр и она не доживет до осени. Все сходились на том, что спасти девочку могут только две вещи: Бог и деньги. Серж немедленно выставил дом на продажу… Увы, слишком поздно.

Серж взял бритву и снял с колесика кусочек резины. Он так сильно закусил губу, что потекла кровь. Даже спустя тридцать лет ему было стыдно за подлую мыслишку, что на эти деньги можно было купить машину.

В безветренный июльский день дочь Сержа опустили в небольшую могилу на краю яблоневого сада. Золотая надпись на белом кресте в изголовье сообщала всем, кто вздумает пройти мимо, что она была единственной дочерью своего отца и любила животных. В ящик у ее ног Серж сложил семейные инструменты, чтобы деду было чем заняться, пока тот будет его ждать.

Птицы тянули по улицам сети песен. Утренние тучи растаяли, осталась голубая скорлупа слегка тронутого мелом неба.

Повесив роликовые коньки на самый дальний, кривой гвоздь, Серж решил, что пора закрывать лавочку и двигать на фестиваль. Он неторопливо оделся и расчесал перед пожелтевшим зеркалом белые волосы. Стоя в носках, до блеска отполировал туфли и вымыл руки. Под умывальником лежал длинный серебряный нож для торта, тоже завернутый в белый муслин. Эта фамильная ценность когда-то чувствовала вес двух рук на свадебном торте.

Серж опустил нож в карман и выключил свет. Наружная вывеска будет гореть всю ночь: «Ремонтируем любые подошвы».

Серж запер дверь и вышел на улицу в надежде встретить слепого табачника Питера или Омара — кого-нибудь, кто избавит его от общества призраков. Мимо пробегали выпущенные на свободу дети с корзинами за спиной. Другие шли степенно, рядом с родителями, с кислыми и смущенными лицами. Стайка детей, словно порыв ветра, пронеслась мимо Сержа, задев край рукава.

В этот приятный теплый вечер весь город наполнился пронизывающей свежестью спелых яблок, которая вливалась в дома людей, словно солнечный свет.

Серж снимал скромную полуподвальную квартирку в Гринпойнте у отставного профессора университета. Тот жил этажом выше и имел привычку стучать шваброй в пол, слушая Бетховена. Овдовевший профессор единственный из своей семьи избежал газовых камер нацистов.

Каждый из них нес свое горе, слишком тяжелое для двоих, поэтому они не сходились близко, а лишь кивали друг другу, сталкиваясь лицом к лицу.

На столе рядом с кроватью Сержа стояла маленькая яблонька в горшке, за которой он ухаживал заботливее, чем за умирающим другом. Чтобы обеспечить ее благополучие, он покупал самые дорогие удобрения. Деревце выросло до фута в высоту и с растущей уверенностью в окружающем мире начало расширяться в основании. Серж собирался месяца через три, в зависимости от погоды, прокрасться на заброшенный участок земли, расковырять ломиком потрескавшийся гудрон и посадить яблоньку рядом с остальными, которые сажал с тысяча девятьсот семьдесят четвертого года, когда приехал в Бруклин. За тридцать лет заброшенный пустырь превратился в сад, где проводили единственный в Нью-Йорке Фестиваль яблок.