Тайная стража России. Очерки истории отечественных органов госбезопасности. Книга 5 - [190]

Отец Петра, очень симпатичный, хороший человек, рассказывал нам, что в километре от деревни, в здании бывшей школы стоит гарнизон немцев примерно 40–50 человек. Немцы ночью в их деревню ходят редко, но днем бывают почти каждый день. Жел. дорогу охраняют тщательно, имеются засады, но места засад он не знал. По жел. дор. пути ночью ходят патрули. Хозяйка дала нам по куску хлеба, печеного картофеля без соли и кислого молока, мы с удовольствием поели, т. к. с утра ничего не ели, а хлеба вообще давно уже не видели. Беседовали и ужинали, не зажигая света. Виктор Корсак согласился истопить для нас баню, пока мы беседовали и ужинали баня была готова. Все мы давно не мылись в настоящей бане (я лично с момента перехода линии фронта) и маленькая, тесная баня с топкой «по-черному» показалась нам верхом блаженства, хотя мы мылись без мыла. Мыла не было ни у нас, ни у хозяев. Мылись по 3 человека сразу — остальные охраняли. Удовольствие — огромное. Кончили, когда уже рассвело. Ушли в лес, отдохнули и к обеду лесом подошли к линии жел. дороги. Расположились так, чтобы можно было наблюдать за жел. дорогой и изучать охрану моста. Поезда ходили не часто. По полотну и по тропинке возле полотна проходили ремонтные рабочие, полицейские и группы немцев. К вечеру их стало меньше. Мы рассчитывали увидеть засаду, если она будет выставлена возле того моста, за которым мы наблюдали. Мы видели одну группу немцев — 4 человека, которые в темноте прошли по полотну, но не остановились возле этого моста и скрылись в темноте. На фоне неба их силуэты были видны нам на расстоянии метров 50. Очевидно они шли на засаду, но не у этого моста. Вскоре по полотну прошла пара патрулей, которые примерно через полчаса прошли в обратную сторону. Мы считали, что это самый удобный момент для того, чтобы нам выходить на полотно. Подготовив заряды, мы втроем поднялись на откос, осмотрелись, вышли на мост и стали укреплять заряды. Остальные наблюдали по сторонам, чтобы мы, занятые подготовкой взрыва, не были застигнуты врасплох. На укрепление зарядов у нас ушло минуты 3, потом, при последующих операциях, мы научились делать это быстрее. Когда все было готово я подал сигнал, чтобы все покинули полотно, после чего поджег шнур и бегом кинулся от моста к тому месту, где были ребята. Теперь уже опасаться было нечего, так как никто, даже заметив заряд, не мог бы предотвратить взрыва. Заряд был укреплен на железой балке, на которой лежала рельса и была опасность поражения осколками при взрыве. Мост был длиною метров 7–8. Шнур был примерно 20 см. и это позволило мне добраться до канавы, в которой лежали ребята — метрах в 50 от моста, лег, через несколько секунд раздался взрыв. Над головой что-то просвистело. По сторонам послышалась стрельба — это немцы успокаивали сами себя. Мы быстро уходили от железной дороги в гущу леса.

Днем мы наблюдали за деревней, где жил отец Корсаков, в деревню днем немцы не проходили, видно им было не до этого. В сумерках мы опять зашли к Корсакам. Несмотря на то, что население боялось репрессий отец Корсака был доволен наше удачей и горд тем, тем что в этом участвовали его сыновья. Поужинали, и когда уходили он заметил, что сапоги мои совсем развалились. Он предложил мне лапти, говоря, что для лета эта самая лучшая обувь, особенно для партизана. Я переобулся, оставил ему остатки своих сапог и попросил сплести две пары лаптей чуть-чуть поменьше размером. Он обещал это сделать. Позже, каждый раз направляясь на задание в этот район, я получал две пары новых лаптей и таким образом имел даже «резерв» обуви.

Вторая операция была проведена примерно через две недели и почти ничем не отличалась от той, которую я сейчас описал. Такими взрывами ж. дор. выводилась из строя на 3–4 суток.

Через некоторое время (по-моему, в конце июля 1942 г.) я получил задание взорвать еще один мост на этой же дороге. Состав группы был в основном тот же, но в отряде появилось больше толу и была возможность увеличить заряд, чтобы произвести больше разрушений.

Встретившись с отцом Корсака, мы узнали, что обстановка изменилась, охрана значительно усилилась. К этому немцев вынудили предыдущие взрывы. Вдоль полотна железной дороги вырубался кустарник, для того, чтобы лучше просматривались подходы к линии железной дороги.

Обсудив положение, мы решили, не отдыхая выйти к рассвету к полотну железной дороги, чтобы иметь больше времени наблюдать за охраной. Мост, который мы намеревались взорвать на этот раз был примерно в 400 метрах от последнего места взрыва. По словам Петра Корсака, лес там не приближался к полотну близко, но был мелкий кустарник, который тянулся почти до полотна.

К рассвету мы были метрах в 100 от моста и начали осторожно наблюдать. Утро было пасмурное и светало медленно. Вскоре по направлению к гарнизону по тропинке, которая шла вдоль полотна, прошли два немца. Очевидно, возвращавшийся из обхода патруль. Начал моросить дождь. Земля, трава, кусты, все было мокрое. Через завесу дождя мы увидели, как на мосту появилось четыре немца, откуда они взялись никто не заметил, но они не пришли сюда по полотну, иначе бы мы их видели, так как уже совсем рассвело. Они направились так же в сторону гарнизона. Очевидно, они сидели в засаде у моста. Идя сюда, мы не имели готового плана, как мы будем подрывать мост, но теперь этот план возник сам собой. Я согласовал его с товарищами — они поддержали. Мы решили попытаться взорвать этот мост немедленно, пользуясь тем, что с рассветом охрана снялась, а рабочий день еще не начался и поэтому движение по полотну и тропинке пока нет. К тому же шел дождь, и он ограничивал видимость. Однако, на полотно было выходить опасно, так как где-нибудь рядом могла остаться засада и мы решили укрепить заряд снизу — с земли. Мы распределили силы и обязанности, я проверил зажигательную трубку и спички — не отсырели ли они на дожде и двинулись вперед. Трое остались возле тропинки чтобы не допустить внезапного нападения и прикрыть наш отход если по тропинке пойдут немцы, а я и еще двое, каждый с 8-ю килограммовым зарядом тола преодолели колючую проволоку, которой был обнесен мост и подошли осторожно к мосту, опасаясь, не минирован ли подход. Опасения были обоснованы, так как разговоры об этом были, причем немцы сами говорили об этом населению. Под мостом протекал ручеек, но мы были мокрые до нитки и он нам не мог доставить никаких помех. Мы не рассчитывали, что мост выше нашего роста и укрепив заряды посредине моста мы не могли — не доставали, поэтому были вынуждены довольствоваться местом примерно в 2-х метрах от края и то это было для нас нелегко. Этот мост был длиною метров 10–12. Вскоре укрепили заряды и все было готово к взрыву. От нашего прикрытия никаких сигналов не было, следовательно, все было спокойно. Я отправил помогавших мне ребят к нашему заслону и когда они выбрались за колючую проволоку укрепил зажигательную трубку и стал зажигать фитиль. Это удалось не сразу, очевидно порох сверху немного отсырел. Но вот шнур задымился, и я побежал от моста. Я бежал прямо по ручью, ступал на выступавшие из него камни. Я был в мокрых лаптях, камни мокрые от дождя я поскользнулся, упал, но быстро встал и продолжал уходить. Немного заметался у колючей проволоки, но наконец вырвался и побежал за товарищами. Как и было условлено, они, увидев, что шнур горит отбежали метров 70 и залегли. Я же, зная, что скоро сзади раздастся взрыв и будут осколки не смог правильно определить сколько времени я потерял, пробираясь через проволоку и увидев, что ребята впереди залегли, увидел перед собой маленький окопчик и упал туда. Я знал, что взрыв будет страшный и что я очень близко от моста, но теперь поднимаешься уже нельзя. Я ждал взрыва каждый миг, но его не было. В такой момент очень трудно внести правильный счет времени. Секунды тянулись очень долго. Я даже подумал, что может быть я что-нибудь сделал не так как нужно. Казалось, что прошло не 20 секунд, на которые был рассчитан шнур, а значительно больше. Но вот взрыв. Молодая сосенка — метра в 3, которая стояла на краю окопчика, упала то ли от волны, то ли срезанная осколком. Я вскочил и догнал товарищей. Мы углубились в лес и были в безопасности. Я почувствовал, что стал плохо слышать. Так было дней 5. Постепенно слух восстанавливался, но все же так и остался несколько притупленным. Вскоре кончился дождь и установилась хорошая погода. Когда восходило солнце мы были уже возле деревни. Посидели на опушке, в деревню не пошли. Петя Корсак с белорусским колоритом сказал фразу, которая отражала его настроение и которая всем понравилась и позже всегда связывалась с его именем. Она стала «популярной» в лагере. Он сказал: «Хорошо петуны и птушки пияют». Что должно было значить: хорошо петухи поют и птицы щебечут.