По замечанию Н. М. Карамзина, «настоящее бывает следствием прошедшего. Чтобы судить о первом, надлежит вспомнить последнее; одно другим, так сказать, дополняется и в связи представляется мыслям яснее». В процессе работы над второй книгой «Тайной стражи России»[1] составители постарались руководствоваться этим положением классика. Настоящий сборник включает работы по широкому кругу вопросов истории органов госбезопасности XIX–XX вв.: об органах политического сыска, разведки и контрразведки последних десятилетий существования Российской империи, по истории создания центральных и местных органов ВЧК, деятельности ОГПУ-НКВД внутри и вне страны Советов, о роли операций, осуществленных органами государственной безопасности, в достижении победы СССР в Великой Отечественной войне и умиротворении сепаратистски настроенной части населения регионов, присоединившихся к Советскому Союзу накануне войны. Завершает раздел, посвященный послевоенной истории органов госбезопасности, статья об участии сотрудников КГБ СССР в организации органов государственной безопасности республики Афганистан в 1979–1991 гг.
В эту книгу вошли два новых раздела: «Методология. Историография. Источниковедение» и «Воспоминания. Сообщения. Интервью». Надеемся, они также заинтересуют читателей. Несмотря на такой разброс материалов и кажущуюся удаленность описываемых событий от дня сегодняшнего, авторы постарались, чтобы книга была полезной и актуальной — позволяла читателям выстраивать причинно-следственные связи между прошлым и настоящим. Это определило хронологические рамки исследований, составивших ее содержание.
История отечественных органов безопасности в период до середины XIX в. не имеет или имеет отдаленное отношение к тому, как эти органы развивались в последующем. Всякие попытки обнаружить специальные учреждения госбезопасности в период до начала XVIII в. являются модернизацией и свидетельствуют о низкой профессиональной подготовленности авторов, выдающих себя за историков. Искать в древнерусском обществе, еще только переживающем период становления государственности, какие-либо признаки деятельности спецслужб, как, впрочем, и вообще ведомства, занимавшиеся подобного рода деятельностью, бесперспективно. Модернизацией является и стремление отдельных авторов представить в качестве сотрудников спецслужб опричников Ивана Грозного. Колоритные черные всадники с метлами и собачьими головами, притороченными к седлам, не имеют никакого отношения ни к политической полиции императорской России, ни к советским спецслужбам, а уж тем более, к ФСБ. Изуверы Ивана Грозного преследовали иные цели и жили в другую историческую эпоху. Не следует превращать в орган госбезопасности и Приказ тайных дел царя Алексея Михайловича — потому только, что в его названии присутствует слово «тайный», придающий личной канцелярии государя пресловутый «ореол таинственности», присущий спецслужбам. С тем же успехом, в силу специфики работы тогдашнего госаппарата, органом государственной безопасности можно счесть любое другое госучреждение XVII в.
В петровские времена специальные органы политического сыска в России, безусловно, уже есть. Однако попытки возводить к ним последующие органы госбезопасности бесплодны. У всех этих «страшных» ведомств — Преображенского приказа и Тайной канцелярии, Канцелярии тайных розыскных дел и Тайной экспедиции при Правительствующем сенате (описание методов и принципов работы которых способны пощекотать нервы даже подготовленных читателей) — слишком размытая компетенция, поскольку пресловутые два (или три) пункта из указа Петра I, которыми они руководствовались в течение целого века, слишком неопределенны. Дело обычно начиналось по воле самодержца и являлось данным им поручением. От воли правителя зависело и существование того или другого органа политического сыска. Многочисленные реорганизации, проводившиеся при смене правителей — тому подтверждение. При абсолютной монархии в основе работы большинства государственных институтов лежал принцип поручений, которые монарх на время (или постоянно) давал кому-нибудь из доверенных лиц. Кроме различия в задачах, органы политического сыска XVIII и XIX вв. заметно отличались и методами работы. Изменения наметились в период правления Екатерины II, при которой, как писал все тот же Н. М. Карамзин, «страхи Тайной канцелярии исчезли, с ними вместе исчез у нас и дух рабства, по крайней мере, в высших гражданских состояниях»[2]. «Смягчение нравов» нарастало, и окончательный перелом наступил в результате двух актов Александра I 1801 г. — «Об уничтожении Тайной Экспедиции и о ведении дел, производящихся в оной, в Сенате» и «Об уничтожении пытки». Согласно первому из них расследование дел по государственным преступлениям должно было быть поставлено на строго законную основу и перейти в ведение судебных учреждений. Смысл и значение второго понятен уже из его названия.
Учреждение III отделения при Собственной его императорского величества канцелярии во времена Николая I стало в известном смысле шагом назад. Император по существу вернулся к опыту первой половины XVIII в., когда органы политического сыска существовали в качестве учреждений при особе государя (в отличие от предлагавшегося А. Х. Бенкендорфом проекта воссоздания Министерства полиции). Неудивительно, что компетенция III отделения была столь обширна — оно занималось всем, что могло заинтересовать императора. Отсюда и легенда, что на вопрос Бенкендорфа о дополнительных инструкциях лично от него, Николай I, вынув из кармана носовой платок и передав его генералу, сказал: «Вот тебе инструкция. Чтобы ни один платок в России не был омочен слезами».
