Тайна «Железной дамы» - [45]

Откинувшись на спинку стула, вздохнул и сам себе ответил:

– И ведь еще молод. Верно, до пневмокониоза не дошло дело или он на эмбриональной стадии.

И, сорвавшись с места, кинулся к остаткам легкого, решив еще раз поглядеть на альвеолы.

– Нет, тот, кто знает, что искать, непременно сыщет, – торжествующе проговорил Иван Несторович после нескольких часов изучения клеток альвеол легких, бронхов и сосудов вокруг. Помимо золы, в межальвеолярных перегородках находились едва заметные отложения угля, а фагоцитарные свойства этих самых альвеолярных клеток утратили местами свою функцию, и на их месте стали образовываться крохотные узелки клеток, которые не смогли восстановить себя сами и стали превращаться в фиброзные новообразования.

Иноземцев испустил долгий протяжный вздох и, закрыв глаза, присел на край кресла. Тотчас в сознании восстала картинка машинного отделения локомотива, угольный отсек, печь, клубы золы, куча сваленного в углу угля. И истопник с лопатой.

Вот кто сейчас лежал на столе его лаборатории – истопник!

Глава VII. Суд, или О тонкостях перевода

Иноземцев продрал глаза, когда вовсю сияло солнце, – уснул, откинув голову на спинку кресла, прямо с респиратором на лице, перчатках и в фартуке, сплошь перепачканных в разложившейся слизи и пепле. Первое, что пришло на ум, – приснилось ему все: истопник, победа, фагоцитоз и пневмокониоз легких мнимого Ромэна. Иван Несторович подскочил как ошпаренный и бросился к микроскопу. Но нет, частичка плоти легкого под ярусом линз содержала едва заметное зарождение фиброза.

Победоносное чувство накатило как волна, Иноземцев едва не захлебнулся от радости, но тотчас она отхлынула, и он поник. Как доказать это в суде? Теории Мечникова от силы пару лет, никто прежде ею и не пользовался в судебной медицине. Можно ли считать крохотные фиброзные клетки доказательством того, что исследуемое тело не принадлежит Ромэну Лессепсу? Поверит ли ему вообще кто-нибудь? Не решат ли что опять русский доктор свихнулся?

Иноземцев в отчаянии стал метаться вокруг стола. Сначала кинулся укладывать все внутренние органы в грудную клетку истопника-незнакомца, потом стянул с себя перчатки, взглянул на часы. Уже четверть одиннадцатого! И помчался будить Герши.

Попробовал поведать об открытии адвокату, но тот, как, впрочем, и ожидалось, удивленно хлопал глазами, потом смутился и выдавил:

– Вы уверены? – было по взгляду адвоката ясно, что ничегошеньки он не понял.

Иноземцев поник.

– Та-ак, – протянул он. – Сейчас же мы отправимся вместе с нашим пациентом к месье Ташро.

– Но мы едва успеваем к началу заседания суда, – мягко возразил Герши.

– Придется задержаться. Но без протекции комиссара полиции нам делать там нечего. Слава богу, суд всего лишь на другом конце острова. Набережная Часов, вы говорили?

Чтобы вызвать фиакр, прикрепить к нему ремнями гроб и добраться до Префектуры, понадобился почти час. Месье Герши нервно щелкал крышечкой часов, а Иноземцев мысленно молил Ульяну чуть-чуть потерпеть.

В кабинете комиссара ситуация не прояснилась.

– К несчастью, я ничего там не вижу, – со вздохом проронил Ташро, оторвав взгляд от окуляра микроскопа.

Иноземцев упаковал прибор в саквояж, собрал пробы легкого в одну из своих чашек Петри и предусмотрительно спрятал ее в нагрудном кармане. Едва переступив порог кабинета, в который раз русский доктор заставил всех присутствующих инспекторов впасть в столбняк и минут пять ошарашенно глядеть, как он, сопровождая действия невероятным рассказом о вскрытии, собирал микроскоп на столе комиссара. Тот едва ли смог бы возразить и лишь молча склонился к прибору. – Месье Иноземцев, а не придумали ли вы, часом, этот самый… фиб… фибри…

– Фиброз, – поправил Иноземцев. – Нет, как можно! Позовите медицинского эксперта, он вам подтвердит. Любой уважающий себя медик обязан знать об открытии Ильи Мечникова.

Герши вновь щелкнул крышечкой часов и перевел отчаянный взгляд с Иноземцева на Ташро.

– Господь Бог и все святые духи, я уже давно должен быть во Дворце Правосудия. Суд уже в самом разгаре, а защиты у подсудимой нет, – едва не рыдая, промямлил он.

Иноземцев сжал кулаки.

– Послушайте, месье комиссар, мы очень спешим. Барышню осудят понапрасну. Ну пораскиньте мозгами, черт возьми… Истопник, едва закончилась смена, быть может, получил жалованье и шел кого-то проведать или же домой. Его грабят, убивают… ударом ножа в живот… – Иноземцев зажмурился, пытаясь воссоздать картину преступления перед глазами, сделал пару шагов и смешной жест, точно в его руках была по меньшей мере рапира. – Затем прохожие обнаруживают тело, приезжает повозка с санитарами из морга, тело грузят… и-ии… тут происходит невообразимое… Санитары, едва повозка отъезжает на некоторое расстояние от толпы, сворачивают в безлюдный переулок, сталкивают тело, спрыгивают сами и исчезают. Потом они перетаскивают тело на Риволи, и вуаля!

– Кто «они»? – мрачно спросил комиссар, должно быть, с трудом сдерживаясь от восклицания: «Вы спятили!»

Иноземцев осекся, осознав, что сболтнул лишнего, повинуясь своей дурацкой привычке озвучивать мысли вслух.

– Они… – повторил доктор, чувствуя себя идиотом, ибо еще не придумал, как исправить нелепую оплошность – ведь знай комиссар об участии в этой истории коварной Элен Бюлов, иначе бы стал относиться к делу, другую бы песню запел, забегал бы как ужаленный, заметался, запрыгал, но уж точно не стоял с надменной миной, сардонически скрестив руки на груди. – Те, кто подбросил труп в магазин на улице Риволи. Я просто пытался вообразить… как это могло быть… если бы это было так… как я подумал…