Тайна сокровищ Заколдованного ущелья - [26]

Шрифт
Интервал

Крестьянин, щуря глаза, в которых, кажется, таилась усмешка, пристально смотрел на него. Зейнальпуру нечего было сказать. Он отвел взгляд, опустил голову. Крестьянин произнес:

– Господин Зейнальпур! – В тоне его слышалось порицание. Он покачал головой и еще раз сказал: – Господин Зейнальпур! – На этот раз восклицание звучало презрительно и даже угрожающе.

Зейнальпур, охваченный сомнениями, не знал, как поступить.

– Господин Зейнальпур? – в третий раз возгласил крестьянин.

Зейнальпур понял, что необходимо перевести внимание собеседника на что-то другое. Понял, что пренебрежительное повторение его имени может послужить предлогом для изменения темы разговора. В его бархатных глазах опять блеснуло понимание момента, профессионально скромная улыбка опять вернулась на его лицо, когда он тихо проговорил:

– «Пур» означает «сын», а «Зейналь» – это имя. Это крестьянину было совсем недоступно.

– Имя? Что за имя? Это что значит? – спросил он насмешливо и пренебрежительно, но не без любопытства.

– В наших краях, господин, Зейналь – уменьшительное имя имама Чармаха [15], – пояснил учитель.

– Что за имам Чармах?… – снова спросил крестьянин (значение слова «уменьшительное» он тоже не понимал) и на всякий случай добавил: – Прости Господи!

Зейнальпур, который думал только о том, как бы исправить положение, осторожно предложил:

– Если вам не нравится, господин, я могу его переменить.

– Переменить? Что переменить?

– Имя, господин.

– Имя?… Имя он переменит, помилуй Аллах!

– Да это не трудно. Как вам больше понравится.

– Великий Боже! – удивленно воскликнул крестьянин и, поскольку ничего не мог придумать, спросил: – Это что – в ваших краях обычай такой?

Зейнальпур протянул руку, чтобы снять воображаемую соринку с затянутого в кожу плеча, даже подул на него. Крестьянин сказал:

– А вы откуда родом, из какого вилаята [16]?

– Из Трихвостгорья…

– Где это – Трихвостгорье?

– Ну, сам-то я из Тегерана, конечно, а семейство наше происходит из Трихвостгорья.

Крестьянин опять было переспросил:

– Трихвостгорье?… – но, сообразив, что географические изыскания заведут его слишком далеко, подвел итог: – Значит, из Трихвостгорья. – Некоторое время он пристально всматривался в учителя, потом расплылся в улыбке и с видом первооткрывателя объявил: – Получается – господин Трихвостень! – Радостно посмеиваясь, он продолжал: – Будешь менять имя, назовись Трихвостень. – Разделавшись с этой трудностью, он заключил: – Это имя тебе больше подходит! Какой там еще Зейналь – мелочь какая-то, ты ведь сам говорил, это меньшой по-деревенски. – Он похлопал учителя по плечу, оглядел его, подумал и, гримасничая, проговорил: – Ты давай меняй имя, а я – жену.

– Хотите сменить жену?

– Ага, хочу.

– В новый брак желаете вступить?

– Да, желаю вступить, – подтвердил крестьянин, и слово «вступить» прозвучало у него как «купить».

40

Кувалда тяжело ухала вниз, и сваи по немному уходили в землю. Пилы и топоры обрушились на плодовый сад. Порой пила застревала зубьями в сочных стволах молодых финиковых пальм, но, когда на нее нажимали посильнее, она снова начинала ходить взад-вперед, пока не валила пальму. Пальмовые чурбаки раскалывали топором надвое, заостряли с одного конца и ударами кувалды снова загоняли в землю вокруг голой площадки, которая не так давно была садом. Когда длинная кривая всаженных в землю обрубков сомкнулась, юнец, искатель славы в искусстве, явился к крестьянину.

– Господин, столбы для иллюминации и для бумажных фонариков, которые вы велели установить, пожалуй, немного коротковаты…

Крестьянин; наблюдавший с вершины холма за тем, как продвигается строительство, посмотрел на него как на дурачка, покачал головой:

– Фонарики, говоришь? Люминация? Ну-ну!

Потом привезли колючую проволоку, натянули ее на столбы. Ограда в рост человека, с натянутой между столбами проволокой, окружила просторную площадку, за этой стеной встала другая, пошире, а потом возвели и третий барьер. Глядя, как растет кольцо укреплений, крестьянин, покачивая головой, говорил сам себе: «Помню я, как вы со мной обошлись: избили, выгнали. Чтоб вам пусто было, в мой новый дом вам ходу не будет!»

Понемногу начал вырисовываться силуэт нового дома: круглая башня и по бокам две круглые пристройки. В башне было семь этажей, над верхним этажом простирался свод. На каждом этаже – комнаты, коридоры, ведущие наверх лестницы. В сферических пристройках, примыкавших к башне, также было по нескольку комнат, но эти части дома были одноэтажные. Башня и два круглых строения, стоявшие на террасе на краю пологого склона холма, гордо возвышались над деревней. Они располагались у входа в ущелье, а под ними – деревня и нижние поля, протянувшиеся ровной цепочкой выходные отверстия кяризов и вдалеке – пыльная степь перед барьером порфирных гор, которые на расстоянии казались невесомыми, плавающими в пыли.

Перед домом была широкая и пустая площадка. Множество сваленных на ней извлеченных из земли старых древесных корней образовали целый холм. Когда налетал ветер, он завывал между корневищами и качал башню.

Строительные работы уже завершались, так что пришла пора благоустраивать двор и устанавливать изваяния там, где еще недавно был сад. Двор заполнили статуи павлинов, орлов, лебедей, женщин, ангелов, Ростама и Гива


Еще от автора Эбрахим Голестан
Карусель

В предлагаемый читателям сборник одного из крупнейших иранских писателей Эбрахима Голестана вошло лучшее из написанного им за более чем тридцатилетнюю творческую деятельность. Заурядные, на первый взгляд, житейские ситуации в рассказах и небольших повестях под пером внимательного исследователя обретают психологическую достоверность и вырастают до уровня серьезных социальных обобщений.


Горькая доля

В предлагаемый читателям сборник одного из крупнейших иранских писателей Эбрахима Голестана вошло лучшее из написанного им за более чем тридцатилетнюю творческую деятельность. Заурядные, на первый взгляд, житейские ситуации в рассказах и небольших повестях под пером внимательного исследователя обретают психологическую достоверность и вырастают до уровня серьезных социальных обобщений.


Калека

В предлагаемый читателям сборник одного из крупнейших иранских писателей Эбрахима Голестана вошло лучшее из написанного им за более чем тридцатилетнюю творческую деятельность. Заурядные, на первый взгляд, житейские ситуации в рассказах и небольших повестях под пером внимательного исследователя обретают психологическую достоверность и вырастают до уровня серьезных социальных обобщений.


Два дерева

В предлагаемый читателям сборник одного из крупнейших иранских писателей Эбрахима Голестана вошло лучшее из написанного им за более чем тридцатилетнюю творческую деятельность. Заурядные, на первый взгляд, житейские ситуации в рассказах и небольших повестях под пером внимательного исследователя обретают психологическую достоверность и вырастают до уровня серьезных социальных обобщений.


Любовь юных лет

В предлагаемый читателям сборник одного из крупнейших иранских писателей Эбрахима Голестана вошло лучшее из написанного им за более чем тридцатилетнюю творческую деятельность. Заурядные, на первый взгляд, житейские ситуации в рассказах и небольших повестях под пером внимательного исследователя обретают психологическую достоверность и вырастают до уровня серьезных социальных обобщений.


Мертвый попугай моего соседа

В предлагаемый читателям сборник одного из крупнейших иранских писателей Эбрахима Голестана вошло лучшее из написанного им за более чем тридцатилетнюю творческую деятельность. Заурядные, на первый взгляд, житейские ситуации в рассказах и небольших повестях под пером внимательного исследователя обретают психологическую достоверность и вырастают до уровня серьезных социальных обобщений.


Рекомендуем почитать
Право Рима. Константин

Сделав христианство государственной религией Римской империи и борясь за её чистоту, император Константин невольно встал у истоков православия.


Меланхолия одного молодого человека

Эта повесть или рассказ, или монолог — называйте, как хотите — не из тех, что дружелюбна к читателю. Она не отворит мягко ворота, окунув вас в пучины некой истории. Она, скорее, грубо толкнет вас в озеро и будет наблюдать, как вы плещетесь в попытках спастись. Перед глазами — пузырьки воздуха, что вы выдыхаете, принимая в легкие все новые и новые порции воды, увлекающей на дно…


Ник Уда

Ник Уда — это попытка молодого и думающего человека найти свое место в обществе, которое само не знает своего места в мировой иерархии. Потерянный человек в потерянной стране на фоне вечных вопросов, политического и социального раздрая. Да еще и эта мистика…


Красное внутри

Футуристические рассказы. «Безголосые» — оцифровка сознания. «Showmylife» — симулятор жизни. «Рубашка» — будущее одежды. «Красное внутри» — половой каннибализм. «Кабульский отель» — трехдневное путешествие непутевого фотографа в Кабул.


Листки с электронной стены

Книга Сергея Зенкина «Листки с электронной стены» — уникальная возможность для читателя поразмышлять о социально-политических событиях 2014—2016 годов, опираясь на опыт ученого-гуманитария. Собранные воедино посты автора, опубликованные в социальной сети Facebook, — это не просто калейдоскоп впечатлений, предположений и аргументов. Это попытка осмысления современности как феномена культуры, предпринятая известным филологом.


Долгие сказки

Не люблю расставаться. Я придумываю людей, города, миры, и они становятся родными, не хочется покидать их, ставить последнюю точку. Пристально всматриваюсь в своих героев, в тот мир, где они живут, выстраиваю сюжет. Будто сами собою, находятся нужные слова. История оживает, и ей уже тесно на одной-двух страницах, в жёстких рамках короткого рассказа. Так появляются другие, долгие сказки. Сказки, которые я пишу для себя и, может быть, для тебя…