Тайна сокровищ Заколдованного ущелья - [14]

– Чтоб была красивая, сдобная, чтоб мужское сердце радовала… Не хамка какая-нибудь.

Он хотел продолжить, но под высокомерным взглядом жены, который выражал явное неудовольствие, вдруг позабыл, зачем он завел речь.

* * *

Теперь все четверо сидели за столом. Крестьянин сказал:

– Жена у меня есть, – сделав ударение на слове «жена». Потом повторил: – Есть у меня жена, – на этот раз подчеркнув слово «есть».

– Одна? – спросил ювелир.

– А что, одной мало?

– Одна-единственная? – укоризненно протянул ювелир. И после паузы продолжал: – Грех сравнивать, но един только Господь. Сколько у тебя глаз? Один? Нет, два. Сколько пальцев на руке? Один? Нет, пять. А зубов сколько? Тридцать два. Сколько волос у тебя на голове? Бог ведает. У самого Всевышнего сколько было пророков? Не знаешь? Так знай: сто двадцать четыре тысячи! И все они вершили Божью волю. А жены мужскую волю выполняют. И чем больше их, тем лучше.

19

Жена ювелира разработала детальный план обучения служанки искусству приманивать мужчин. Все было пущено в ход: кокетливое подмигивание, призывные взоры, удлиненные брови, вихляющий зад, сложенные бутончиком губы, томно склоненная шея, раздувающиеся ноздри, жаркое (от жгучей страсти) дыхание. Столь же подробны были указания, как стоять, как ходить, как лечь, как себя уберечь, как охнуть, как вздрогнуть.

Поначалу девушка никак не могла взять науку в толк. Но потом разобралась, что к чему. Сочетание опыта старшего поколения с незаурядным талантом и бесспорными способностями породили новый поразительный феномен. Дозировка, пожалуй, была великовата для простака крестьянина, но в таких делах чем крепче, тем лучше! И когда колесо закрутилось, естественный ход событий и нарастающее ускорение невольно вывели его за пределы первоначальной программы.

20

Сайед-Эсмаил – базар, где продается старье. Чего здесь только нет: сломанные замки и обрывки распавшихся дверных цепочек, старые дверные колотушки, зажимы и кольца для занавесок, велосипедные звонки, навсегда потерявшие голос от ржавчины, мелкая выцветшая бирюза, большие кинжалы «гамэ», фляги, тусклые опалы, ножницы, жаровни, кальяны, чайники для заварки и оконные стекла, гребни и питьевые рога, бутыли – круглые, длинные, квадратные, плоские, как книжка, и пузатые, всех возможных цветов: желтые, зеленые, синие, прозрачные и темно-коричневые, – пипетки, воронки, клизменные кружки и кропильницы для розовой воды, ламповые стекла, подсвечники с колпачками, вертела для жаркого й большие медные чайники, булавки, горшочки для басмы, палочки сурьмы, подносы, пинцеты, пуговицы, часы, ступки, блестки, бисер, бахрома, позумент, кисти, шпоры, удила, стремена, седельные подушки, ремни, четки, плетки, плитки священной земли, щеколды, бритвы, изящные цветочные вазы с трещинами, выщербленные тарелки, дервишские топорики, раковины, кяшкули – большие чашки для сбора милостыни, рыболовные крючки, головки от вафура [9], свитки с заупокойной молитвой, банные карнаи, флейты, на которых играют во время таазие [10], продолговатые барабаны, талисманы, самовары, трости, кожаные фартуки, шляпы-цилиндры, а еще множество крытых рядов, заваленных поношенной одеждой. И, конечно, халва: слежавшиеся горы всевозможной халвы, халвы на муке и на масле, разных оттенков желтого – от кремового до почти коричневого (в зависимости от количества и качества положенного в нее шафрана и желтого имбиря и от того, как давно была она изготовлена), халвы, которую нищие по кускам подбирали на окрестных могилах пятничными вечерами.

Сайед-Эсмаил – базар, где торгуют наследством мертвецов, – живет (то есть перебивается кое-как) за счет тех, кто лежит под могильной плитой.

Крестьянин пришел туда, чтобы купить новое платье и принарядиться.

21

Отдергивая портьеру, девушка прижалась к вошедшему и сказала:

– Проходите!

Крестьянину стало так жарко в его «новом» подержанном платье, что костюм показался ему тесным, хотя на самом деле был широковат. Он ступил через порог.

Девушка прошла вперед, показывая дорогу, усадила гостя на скамью, бросив:

– Сейчас придут… – и сама села рядом. Жирный крем и румяна расплывались на ее щеках, искусственные ресницы отяжелели от сурьмы… Но глаза и зубы были настоящие, свои, маленькие и острые, они придавали лицу черты личности. Впившись в мужчину взглядом, она нашарила рукой на столе гороховое печенье, поднесла его ко рту гостя. При виде лакомства глаза мужчины блеснули, девушка пододвинула руку с печеньем ближе. Но только мужчина разжал губы, она отвела руку в сторону. Не отрывая глаз от лица девушки, крестьянин пытался ртом поймать печенье, водя головой туда-сюда. Голова и рука двигались то влево, то вправо, но взгляд мужчины оставался неподвижным, устремленным в одну точку, пока разинутый рот в ожидании лакомого кусочка, словно маятник, раскачивался из стороны в сторону.

Из уголка губ мужчины выбежала струйка слюны, тут наконец женщина, усмехаясь, бросила ему печенье.

Едва он захлопнул рот, как женщина кончиками пальцев коснулась его бедра. Между ее мелких зубов блеснул язычок, и рот мужчины опять наполнился слюной, глаза широко раскрылись. Рука скользнула дальше. Дыхание их сливалось, пальцы искали друг друга, вот они встретились… Женщина потянула руку мужчины к себе, прижала к ляжке, потом отпустила… Брови ее дрогнули, пальцы пробежали по телу мужчины, лаская и будоража. В ее полуоткрытых губах медленно извивался язык. Мужчина проглотил слюну, он весь дрожал.