Тайна Пушкина - [114]
Таким образом реплики Осипа («С проезжающим знакомится, а потом в картишки — вот тебе и доигрался!» — II, 1) и Хлестакова, разговаривающего с самим собой («Пехотный капитан сильно поддел меня: штосы удивительно, бестия, срезывает. Всего каких-нибудь четверть часа посидел — и все обобрал. А при всем том страх хотелось бы с ним еще раз сразиться» — II, 3), а в ответ на вопрос городничего: «Как можно, чтобы такое драгоценное время убивать на них?» (не правда ли, странно, что он чуть ли не дословно повторяет вопрос Рэйкса?) отвечающего: «Ну, нет, вы напрасно, однако же… Все зависит от той стороны, с которой кто смотрит на вещь. Если, например, забастуешь, тогда как нужно гнуть от трех углов… ну, тогда конечно… Нет, не говорите, иногда очень заманчиво поиграть» (III, 5), — все эти реплики не только биографичны по отношению к Пушкину, но и явно вышли из его разговоров с Гоголем.
Сюда же примыкает и реплика Хлестакова: «Я всякий день на балах. Там у нас и вист свой составился: министр иностранных дел, французский посланник, английский, немецкий посланник и я…» (III, 6), при всей ее хвастовской фантастичности оказывающаяся по отношению к Пушкину 1834–1836 гг. живейшей реальностью: если даже выражение «вист свой составился» и было гоголевским преувеличенным обобщением, в частном случае оно вполне соответствовало действительности.
V
Не требуют документального подтверждения и слова Хлестакова из той же сцены (III, 6): «Во дворец всякий день езжу» (для Пушкина тех лет преувеличение небольшое, тем более что выражение «всякий день», как и в реплике «Я всякий день на балах», несет скорее обобщающий смысл, чем буквальный) и «С хорошенькими актрисами знаком» (еще до отъезда на Юг Пушкин приударял за актрисой Екатериной Семеновой, театр любил и часто посещал и после возвращения из ссылок), и реплика Осипа из 1 сцены II акта «каждый день ты доставай в кеятр билет» тоже вполне укладывается в пушкинские привычки; при этом в сочетании со словами о партии в вист с дипломатами слова «Я, признаюсь, литературой существую» (III, 6) могут поддерживаться фактами из биографии только одного Пушкина: кроме него, ни один литератор, главным источником существования которого были литературные заработки, не был вхож в высший свет.
К Пушкину относятся и слова Хлестакова «иной раз прозой, а в другой и стишки выкинутся» (III, 5), и эта спародированная Гоголем пушкинская легкость стихосложения и быстрота письма, превратившиеся в знаменитое «У менялегкость необыкновенная в мыслях» (III, 6), и — в ответ на вопрос Анны Андреевны «А собой каков он: брюнет или блондин?» — описание внешности Хлестакова Добчинским в репликах: «Нет, больше шантрет»(шатен. — В. К.) и «глаза такие быстрые, как зверки, так в смущенье даже приводят» (III, 2), поддержанное словами Хлестакова, в которых слышится интонация самого Пушкина, иногда любившего прихвастнуть (С. А. Соболевский: «Пушкин любит похвастаться») и порисоваться: «А в моих глазах точно есть что-то такое, что внушает робость. По крайней мере, я знаю, что ни одна женщина не может их выдержать» (IV, 5).
Списаны с Пушкина и реплики Хлестакова об отношении поэта к женщинам — «Вот еще насчет женского полу, никак не могу быть равнодушен» (IV, 5) и «А дочка городничего очень недурна, да и матушка такая, что еще можно бы» (IV, 2). Особенно характерна вторая реплика, которая вряд ли пришла бы в голову Гоголю, когда бы ему не было известно о характерном влечении Пушкина к женщинам старше себя.
VI
Точно так же списаны с Пушкина и взаимоотношения Хлестакова со службой: «Вы, может быть, думаете, что я только переписываю; нет, начальник отделения со мной на дружеской ноге. Этак ударит по плечу: „Приходи, братец, обедать!“ Я только на две минуты захожу в департамент… Хотели было даже меня коллежским асессором сделать, да, думаю, зачем». (III, 6) Причем в первом издании было: «Это правда, что на мне не большой чин: уж никак не больше коллежского асессора, даже немного меньше».
Предыдущим по чину в служебной лестнице по отношению к «коллежскому асессору» был «титулярный советник» — а Пушкин в действительности и был им. Он «вышел из лицея в 1817 году с чином 10 класса» и в этом чине титулярного советника был принят в Иностранную коллегию — под начало графа Каподистриа, который прекрасно к нему относился и действительно «приглашал обедать»: есть основания утверждать, что Пушкин был с графом «на дружеской ноге», общался с ним довольно коротко и у графа дома, поскольку, скорее всего, именно Пушкину довелось заниматься шифрованной перепиской графа с греческими повстанцами. На службе, в присутствии, Пушкин практически не появлялся. (Ф. Ф. Вигель: «Пушкин числился в иностранной коллегии, не занимаясь службой».)
