Проcматривая подборку пушкинской газеты «Автограф» в поисках публикаций Александра Лациса (см. мой материал «Ход конем» на сайте http://polemical.narod.ru), я однажды наткнулся на небольшую статью Альфреда Баркова о романе «Евгений Онегин». Я не ожидал найти что-нибудь интереснее исследований Лациса – или хотя бы такого же уровня интересности – и стал пробегать ее глазами по диагонали, но довольно быстро вынужден был вернуться к началу и внимательно прочесть всю статью. К концу статьи я уже понимал, что открыл для себя еще одного талантливого пушкиниста, а выводы, к которым Барков пришел, заставили меня задуматься всерьез и надолго. Я понял, что Пушкин нами не прочтен и что преодолевать устоявшиеся представления о романе и о поэте будет непросто.
Я попросил Галину Георгиевну Сорокину, главного редактора «Автографа», разыскать адрес Баркова в Киеве и списался с ним. Альфред Николаевич был радушен и прислал мне три своих книги – «Прогулки с Евгением Онегиным», ««У.Шекспир и М.Булгаков: невостребованная гениальность» и «Роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита»». Я прочел их и понял, что нами не понят не только пушкинский роман и что взгляды Баркова будут признаны нескоро: он рушил устоявшиеся взгляды и концепции пушкиноведения, шекспироведения и булгаковедения, ставшие основой многочисленных трудов и диссертаций известнейших в мире литературоведов.
У нас завязалась электронная переписка. К тому времени, не имея возможности заняться своим прямым делом – литературной критикой – и решив попытаться все-таки как-то пробить стену глухого молчания вокруг работ Лациса, я осенью 2001 года опубликовал в «Новых известиях» статью о лацисовской гипотезе пушкинского авторства сказки «Конек-Горбунок» (см. http://gorbunock.narod.ru), а к дню рождения Пушкина в 2002 году – еще две статьи, основанные на работах Лациса: «За что убивали пушкинистов» (о пушкинском происхождении Льва Троцкого; см. http://lev-trotski.narod.ru) и «Почему Пушкин плакал» (об одной из тайных причин его дуэли и смерти; см. http://discut1837.narod.ru). Статьи имели успех, стали сенсациями, и я стал подумывать о том, как бы мне написать и об исследованиях Баркова.
Проблемы литературоведения, исследовавшиеся Барковым, так непросты для изложения в газетной публикации, что я не знал, как к ним подступиться. В одно из посещений редакции я в разговоре с Сергеем Агафоновым и однофамильцем пушкиниста Александра Лациса экономистом Отто Лацисом (заместителями главного редактора «Новых известий» И.Голембиовского) сказал, что есть фантастически интересное литературоведение, но я не понимаю, как это можно изложить для читателей газеты. Они оба тут же предложили мне взять у Баркова интервью.
Я написал об этом Баркову и сказал, что могу приехать в Киев: редакция газеты готова была оплатить командировку. В ответ Барков написал, что принять меня не сможет: 15 минут разговора с посторонним человеком, как бы этот человек и Барков хорошо ни относились друг к другу, могли вызвать у него смертельный инфаркт. Уже потом, после его смерти через полтора года, его жена объяснила мне, что с ним произошло (я написал об этом в некрологе, который здесь мне опубликовать не удалось, его опубликовали на Украине). Почти повторялась история с Лацисом, который через пару недель после возобновления нашего знакомства сказал мне, что жить ему осталось три месяца (он прожил четыре). Я был расстроен и обескуражен, но Барков в очередном письме меня утешил: «Что за проблема, Владимир Абович? Есть же компьютер!»
Началась долгая переписка-"интервью". Читая и перечитывая его книги, я по нескольку раз правил уже сделанные тексты интервью; мы проработали кусок по «Гамлету», плавно перешли к проблеме Шекспировского авторства, затем сделали «интервью» по «Евгению Онегину» и начерно – по «Мастеру и Маргарите». Я решил не контролировать себя в объеме материала, стремясь только к одному: интервью должно было быть максимально доступным для любого читателя газеты, несмотря на то, что рассматриваемые в нем литературоведческие вопросы были из самых сложных. С этой целью я не считался и с тем, что иногда у меня возникали и собственные дополнительные аргументы в пользу его гипотез: я вставлял их в текст Баркова, и если он с ними соглашался, мы так это и оставляли. Я правил его текст, он – мой; то же было и с заголовками главок.
Поскольку интервью получилось очень большим, я не стал заканчивать булгаковскую часть, решив сначала показать в редакции то, что у нас вышло по Шекспиру и Пушкину. Агафонов, увидев получившийся объем, возражать не стал, поскольку что-что, а сокращать материалы в газетах умеют, и сказал, чтобы я позвонил через неделю. Я позвонил. «Нет, – сказал он мне, – так писать для газеты нельзя. Если хотите, дам прочесть Лацису, пусть и он посмотрит, но думаю, что это у нас не пройдет». Лацис прочел и согласился с ним, но в конце второго нашего разговора Агафонов вдруг сказал: «Ну, я еще раз посмотрю, может что-то можно сделать». А через пару дней он сам перезвонил мне и сказал: «Я прочел еще раз и понял: об этом только так и надо писать».
