Тайна Пушкина - [101]

Мог ли Пушкин не понимать, к чему идет дело? История с «Гавриилиадой» свидетельствует, что не мог, что придворные нравы для него были прозрачны. Пушкин сам говорил Нащокину, что царь, «как офицеришка, ухаживает за его женою; нарочно по утрам по нескольку раз проезжает мимо ее окон, а ввечеру, на балах, спрашивает, отчего у нее всегда шторы опущены». Как раз на 1833 год и приходится пик усилий императора по «приручению» поэта и его жены, которые в конце декабря завершились производством Пушкина в камер-юнкеры. 1 января 1834 года Пушкин с горечью записывает в дневник: «Третьего дня я пожалован в камер-юнкеры (что довольно неприлично моим летам). Но двору („читай: государю“ — комментировал один из наших самых проницательных пушкинистов П. Е. Щеголев) хотелось, чтобы Наталья Николаевна танцевала в Аничковом. (А следующая же фраза свидетельствует, что именно Пушкин подразумевал под „танцами“. — В. К.) Так я же сделаюсь русским Dangeau [Данжо]».

Да, нравы двора Пушкину были слишком хорошо известны; не случайно в его дневнике вслед за раздраженно-тревожной записью о его камер-юнкерстве идет скандальная история графа Безобразова, поднявшего руку на свою жену, Любу Хилкову, с которой, как он узнал, Николай использовал «право первой ночи»: «Государь очень сердит. Безобразов под арестом. Он, кажется, сошел с ума». Последняя фраза — явная ирония Пушкина по поводу того, что граф объявлен сумасшедшим.

«Маркиз де Данжо, адъютант Людовика XIV, вел дневник и заносил туда все подробности и интимности частной жизни короля изо дня в день. Но отместка, которую собирался сделать Пушкин, лишь в малой степени могла удовлетворить оскорбленную честь — в текущих обстоятельствах, — справедливо отмечал Щеголев. — Несомненно, Пушкин с крайней напряженностью следил за перипетиями ухаживания царя и не мог не задать себе вопроса, а что произойдет, если самодержавный монарх от сентиментальных поездок перед окнами перейдет к активным действиям».

«Хорошо рисует влюбленного самодержца А. О. Смирнова, — писал Щеголев в той же статье „Анонимный пасквиль и враги Пушкина“, — отлично знавшая любовный быт русского двора при Николае и, кажется, сама испытавшая высочайшую любовь». Степень откровенности Николая в разговоре с Александрой Осиповной, который приводит Щеголев, свидетельствует, что ему отнюдь не показалось и что она и в самом деле испытала «высочайшую любовь»:

«Всю эту зиму он (Николай I. — В. К.) ужинал между Крюденер и Мери Пашковой, которой эта роль вовсе не нравилась, — вспоминала Смирнова. — Обыкновенно в длинной зале, где гора, ставили стол на четыре прибора; Орлов и Адлерберг садились с ними. После …Бенкендорф заступил место Адлерберга, а потом и место государя при Крюденерше.Государь нынешнюю зиму мне сказал: „Я уступил после свое место другому“» (Речь идет о 1838 годе, когда Наталья Николаевна еще не вернулась в Петербург из Полотняного Завода. — В. К.)

И далее Щеголев подводит к остроумной шутке: «Ревность диктовала огорченной соперничеством Крюденер заявление (дамы, кокетничая, сражались за внимание императора. — В. К.), что Николай придает странное значение верности и в своих романах не доходит до конца. Конечно, доходил до конца». (Не этот ли скабрезный смысл был вложен впоследствии остроумцами и в прозвище «Николай Палкин»?)

Над двусмысленностью этой фразы Щеголева вполне мог бы расхохотаться и сам Пушкин, когда бы не понимал, к чему ведет осада императором его жены. Вот почему, в начале октября 1833 года очутившись в Болдине и получив сразу два письма от жены, которая рассказывала о своих успехах в Аничковом, Пушкин, увидевший в том, как ведет себя Наталья Николаевна, грозную опасность, начинает из письма в письмо, да не по одному разу, требовать, чтобы жена не кокетничала с царем, вплоть до откровенной грубости:

8 октября: «Не стращай меня, женка, не говори, что ты искокетничалась…»

11 октября: «…Не кокетничай с царем…»

30 октября: «Ты, кажется, не путем искокетничалась… Ты радуешься, что за тобою, как за сучкой, бегают кобели, подняв хвост трубочкой и понюхивая тебе задницу; есть чему радоваться!»

Там же: «…не кормите селедкой, если не хотите пить давать…»

Там же: «Гуляй, женка: только не загуливайся…»

Там же: «Да, ангел мой, пожалуйста не кокетничай…»

6 ноября: «Повторю тебе, …что кокетство ни к чему доброму не ведет…»

Там же: «Побереги же и ты меня. К хлопотам, неразлучным с жизнию мужчины, не прибавляй беспокойств семейственных, ревности etc. etc».

Не это ли поведение императора и Натальи Николаевны подтолкнуло Пушкина к написанию «КОНЬКА-ГОРБУНКА» (где он, я уверен, не случайно подобрал подлому царскому прислужнику, который «из боярских был детей», двусмысленное имя — Спальник)? Знал ли Пушкин, что Бенкендорф был напарником Николая I в его интимных забавах? — Конечно, знал — иначе каким бы он был Данжо! Сказка была пушкинским «предупредительным выстрелом» в адрес царя и скрытой эпиграммой на Бенкендорфа.

Был ли услышан пушкинский «выстрел»? Как только Пушкин понял, что «ГОРБУНОК» за подписью Ершова пока остался вне поля зрения царя, он пишет еще одну сказку,