Тайна Пушкина - [100]
VII
То, что Ершов не мог быть автором этой сказки, уже понятно — хотя в дальнейшем тому будут даны и другие доказательства. А можно ли доказать, что автором «Конька-Горбунка» был Пушкин? Предположим, что так оно и было; в таком случае зачем ему понадобилась эта мистификация? Да, Пушкин был шутник и обожал розыгрыши, он наверняка немало повеселился, когда ему рассказывали о необыкновенной сказке новоявленного гения и ее шумном успехе («Читатель, … смейся: верх земных утех Из-за угла смеяться надо всеми»). Но практически безвозвратно, на века отдать свою лучшую сказку! — Одной любовью к розыгрышам этого не объяснишь, такому поступку нужны были очень серьезные основания.
Ответ на этот вопрос прежде всего надо искать в самом тексте сказки. Могут иметь место две причины, по которым Пушкину невозможно было поставить под «Горбунком» свою подпись: политическая и личностная. Либо в сказке содержится некая информация, которая под именем Пушкина становилась крамольной и чрезвычайно опасной для него (или становилась непреодолимым препятствием для ее публикации), либо сказка содержала «оскорбительную личность», некие оскорбительные намеки на фигуры такого масштаба, которых и Пушкину, при всей его смелости, нельзя было открыто задеть под своим именем. Либо — и то и другое.
Полагаю, тут имели место обе причины.
1) Первая причина — несомненно политическая. Все мы помним про «чудо-юдо Рыбу-кит» ; как он появляется в сказке? —
И, наконец:
Это был не просто призыв к царю выпустить декабристов. Слова Анны Ахматовой о пушкинском «Золотом петушке» («Бутафория народной сказки служит здесь для маскировки политического смысла») к «КОНЬКУ-ГОРБУНКУ» относятся в неизмеримо большей степени. Да, Пушкин призывал царя к милосердию по отношению к декабристам и в других произведениях и по этой причине имел право сказать, что он «милость к падшим призывал», — но в этой сказке он пошел как никто и никогда далеко: он открыто заявил, что это государство обречено, пока декабристы не прощены и не отпущены на волю. «Остается признать очевидное, — писал Лацис. — Никакие власти не разрешили бы прославленному певцу вольности обнародовать его сокровенные думы».
В таком виде сказку под своим именем Пушкину не то чтобы «обнародовать» — ее нельзя было даже показать ни Бенкендорфу, через которого осуществлялась передача пушкинских рукописей на цензуру царю, ни самому императору, объявившему себя его личным цензором, — что и подтвердилось дальнейшей судьбой «ГОРБУНКА». После петербургского издания 1834 года сказка даже под именем Ершовапродержалась всего 13 лет и была запрещена под предлогом несоответствия «современным понятиям и образованности» — до самой смерти Николая I в 1855 году. Первым указом Александра II была амнистия декабристам, «Кит державный» стал «из челюстей бросать Корабли за кораблями С парусами и гребцами», и в 1856 году был снят цензурный запрет на сказку и вышло ее 4-е издание.
2) Но была и другая причина, по которой сказку невозможно было подписать Пушкину. Если «Ершовым» удалось на время обмануть бдительную цензуру, то, даже не будь там этих строк с «чудом-юдом», изображение «хитрого Спальника» Пушкину с рук не сошло бы ни при каких условиях. Если царь в сказке (как, впрочем, и в других русских сказках) самодур, любит подхалимаж и, главное, очень хочет жениться на молодухе, так то автору не в упрек: царь ведь влюбился ; а вот Спальник — явный подлец, на котором пробы негде ставить.
В кого же метила эта пушкинская «развернутая эпиграмма» на царского прислужника? Кто должен был увидеть себя в этом негодяе с такой необычной для русской сказки «должностью»? Уж если предположить пушкинское авторство, то не может быть сомнения и в том, что у эпиграммы был точный адрес. Полагаю, в ответе на этот вопрос содержится еще один важный мотив, которым руководствовался Пушкин, создавая сказку и публикуя ее под псевдонимом, — но понять это можно только в контексте жизненной ситуации, в какой он оказался в 1833 году.
VIII
Этот год в жизни Пушкина стал переломным, и ломалась его жизнь далеко не в лучшую сторону — хотя внешне все выглядело как заслуженное признание властью и успех. Царь осыпает Пушкина милостями: восстанавливает его в прежней должности и назначает оклад, в семь раз больше причитающегося по званию — без обязанности бывать на службе; ему дано разрешение писать Историю Петра, он допущен к секретным архивам. Пушкин рад и одновременно в тревоге: ему ли, знающему все тайны двора, все скрытые мотивы поведения в свете как царствующих особ, так и придворных, — ему ли не понимать, что милостями осыпается не он сам, а его жена, первая красавица Петербурга, Наталья Николаевна Пушкина, а ему дают понять, что ее муж должен быть благодарен императору именно за проявленное к ней «внимание».
