— Гаральд, не возражаете, если дама посмотрит картину? — спросила Ирина Сергеевна.
— Конечно, не возражаю, я уже закончил работу.
Голос его показался ей удивительно знакомым, будто она когда-то, вероятно, очень давно, уже слышала этот голос.
— Гаральд? — удивилась она. — Странное имя. Не русское.
— Это древнее славяно-арийское имя, давно забытое, но все же славянское. Многих мужчин в нашем роду звали этим именем.
— Так Вы Гаральд Гаральдович? — спросила она.
— Нет, Гаральд Александрович, — ответил художник.
Она смотрела то на картину, то на художника, и никак не могла понять, что больше всего поразило ее: сама картина или этот молодой человек, художник, восстановивший полотно древнего мастера. Ирина Сергеевна при первой встрече говорила, что полотно сильно пострадало от огня, большая часть его была утрачена, а этот странный художник, он даже не реставрировал картину, а заново написал ее. Как подтверждение этого, на соседнем мольберте был виден кусок закопченного, обгоревшего полотна. Кто он, этот художник? Как угадал он то, что было создано рукой неизвестного мастера много веков назад? Черты лица молодого человека казались ей удивительно знакомыми. Голос. Где она слышала этот голос?
Что-то смешалось в ее сознании, и она никак не могла понять, что происходит с ней.
И, вырвавшись из жизненного круга,
В том мире, где всегда царит покой,
Когда-нибудь мы встретимся с тобой,
Но только вот, узнаем ли друг друга?
Тихим спокойным голосом продекламировал стихи Гаральд.
Она вздрогнула, стихи показались ей удивительно знакомы, они пронзили ее болью и тоской.
— Что это? Откуда? Где прочли Вы эти строки? — тревожно спросила она.
— А разве не Вы написали их? — спросил он.
Она смотрела на него молча, широко раскрытыми от удивления глазами. Что-то неясное, нездешнее, необъяснимо теплое и таинственное охватило ее. В душе проснулось странное чувство, волшебное, неземное, ни разу в этой жизни ей не испытанное, но удивительно знакомое, нежное, светлое и прекрасное.
Геннадий Дмитриев Одесса — 2015
