Тайна Оболенского университета - [122]

Мы бродили по прекрасному городу до позднего вечера, любуясь праздничной иллюминацией. Дима не раз пытался взять меня за руки или обнять, но я не поддавалась его настойчивым ухаживаниям, хотя чувствовала, что моя броня начинает сдавать. Нет, я все еще злилась на то, как Смирнов поступил со мной, помнила о данном себе слове ограничить отношения исключительно рамками расследования, но моя глупая влюбленность, как оказалось, не умерла. Возможно, все дело в романтике вечерней Праги, но мое сердце снова стучало сильнее, когда Дима оказывался рядом.

На одной из улиц Смирнов купил нам по трдельнику60, национальной чешской сладости, и по большому стакану горячего глинтвейна. Мы оба замерзли, но возвращаться домой совершенно не хотелось.

– Ланская, слушай, я, конечно, не любитель всего этого зодчества, но смотри, какой красивый дворец, – указал Смирнов на другой конец улицы.

– Это муниципальный дом61, – улыбнулась я, любуясь шикарным зданием эпохи модерна, о котором как раз недавно читала.

– Очень красиво, – заметил Дима.

– Да. Внутри должно быть так же. Я читала, что интерьеры украшают красивейшие фрески и скульптуры. Кстати, тут располагается концертный зал имени Сметаны62, он считается одним из лучших в Чехии.

– Он работает?

– Должен. Давай посмотрим, что тут дают, – я потащила Индюка к афише на входе. – Вивальди. Времена года. Обожаю… – заворожено произнесла я.

– Что это? – хмуро спросил Дима.

– Там-та-та-та-та-там… та-та-та-та-там-та-та-та-та, – попыталась напеть я.

– Танцевать у тебя получается лучше, – фыркнул Смирнов, – но, в принципе, я понял.

– Тебе никто не говорил, что ты некультурный хам? – возмутилась я.

– Только вчера мать мне это сказала, – довольно заявил он, словно только что отхватил комплимент.

Мы пошли дальше к рождественским палаткам. По пути увидели мужчину, который готовился играть на бокалах с водой.

– Давай послушаем? – взмолилась я.

– Хорошо, ты слушай, а я куплю нам еще глинтвейна, – сдался Дима, – только не вздумай куда-нибудь уйти.

– Хорошо.

Мужчина оглядел толпу и провел пальцем по одному из бокалов, и тот отозвался протяжным звоном. Он повторил все то же с соседним бокалом и еще одним, и еще… Средневековая площадь наполнилась прекрасной музыкой. Я, как завороженная, наблюдала за игрой необычного музыканта и даже не заметила, как вернулся Индюк. Он протянул мне горячий стакан с пряным вином, и мы пошли дальше.

Дойдя до Клементинума, мы посмотрели расписание экскурсий и даже попытались заглянуть внутрь через ворота, но ничего толком не увидели. От Клементинума мы двинулись к Карлову мосту, но сегодня решили не гулять по нему. Усталость взяла верх, и мы двинулись в сторону дома.

На этот раз Индюк уступил мне душ. Лед на моем сердце постепенно оттаивал, чувства к Индюку возрождались с новой силой, и мне не нравилось это. Нужно было остудить себя, и я повернула вентиль, сменяя горячую воду на холодную. Помогло. Голова протрезвела, и ненужная влюбленность попала под арест сурового разума.

Я вышла из душа, и Индюк ушел в ванную. Пока его не было, я сложила на полу подушку и одеяло для Смирнова, а сама забралась на кровать, укрывшись пледом. Усталость от насыщенного дня была так велика, что я не заметила, как уснула. Где-то остатками сознания я понимала, что теперь лежу на кровати не одна, что поверх легкого пледа опустилось тяжелое одеяло и спина оказалась прижата к горячей мужской груди. Но мне слишком сильно хотелось спать, чтобы ругаться и прогонять Индюка на пол. Пусть спит рядом, а завтра… Завтра его ждет казнь!

41. План

Как часто мы слышим выражение «утро добрым не бывает»… Мое первое утро в Праге действительно не было добрым и началось с попытки изнасилования! Я проснулась, чувствуя на себе тяжесть чьего-то тела и, широко распахнув глаза, увидела Индюка. Этот мужлан взобрался на меня, а одной рукой вовсю шерудил под моей пижамной футболкой. Мигом нахлынули воспоминания нашей чудовищной ночи и я, подобно одичалому зверю, стала сопротивляться, словно на кону была моя жизнь.

– Лера, прекрати, – сдавленно прохрипел он, пытаясь загородиться от моих ударов, но я не останавливалась. – Хватит!

– Никогда! Слышишь?! Никогда не смей ко мне прикасаться! Я… я заявлю на тебя в полицию! Пожалуюсь твоему начальству!

– За что?! Я ничего не сделал! – прокричал он.

– Не сделал?! А как назвать то, что было только что?!

– Лер, мы уснули вместе, ты сама ко мне так прижималась…

– Во сне, Дима! Во сне! – я вскочила с постели и натянула на себя халат. – И вообще, какого хрена ты забыл в моей постели?! Я не ясно выразилась, чтобы ты спал на полу?

– Ланская, прекрати верещать, – потирая виски, словно от моего голоса у него разболелась голова, проговорил Индюк. – Если на то пошло, то я хотел загладить вину, что в тот раз так вышло. Поверь, у меня и в мыслях не было тебя обидеть. Я был бы нежен…

– Да за кого ты меня принимаешь?! Почему общение со мной сводишь только к сексу? Заруби себе на носу, ты и я – только напарники в расследовании. Если я и чувствовала к тебе что-то, то теперь ничего не осталось! – я врала, нагло врала, чувствуя, что дурацкая влюбленность снова маячит на горизонте, но Дима поверил. Он нахмурился и плотно сжал руки в кулаки.