Тайна, не скрытая никем - [87]

К ним подбежал пес Монка и попытался влезть между ними. Уэйн знал, как зовут пса.

— Рори, сидеть! Рори, фу! — закричал он, дергая Рию за юбку.

Предостерегающие звуки, оказывается, исходили из живота Рии, плотно стиснутого между стеной и Уэйном. Открылась задняя дверь дома, Уэйн что-то отчетливо сказал Рии в ухо — она ни тогда, ни потом не понимала, что из этого произошло раньше, — и вдруг ее отпустили и у нее началась рвота. Она этого совершенно не ожидала до того самого момента, когда ее начало выворачивать, — она упала на четвереньки и ее тошнило, пока желудок не стал как выжатая тряпка, изодранная и зловонная. Когда все кончилось, ее затрясло, словно в лихорадке. Платье для танцев и нижняя юбка были все мокрые там, куда попала рвота.

Кто-то — не Уэйн, кто-то еще — поставил ее на ноги и вытер ей лицо подолом платья.

— Держи рот закрытым и дыши через нос, — сказала миссис Монк. — А ты пошел вон отсюда.

Последние слова были обращены не то к Уэйну, не то к Рори. Все приказы миссис Монк произносила одним и тем же тоном, в котором не было ни сочувствия, ни обвинения. Она потащила Рию вокруг дома и подсадила — почти втолкнула — в пикап своего мужа.

— Билли, — пробормотала Рия.

— Я скажу твоему Билли. Скажу, что ты устала. Не пытайся разговаривать.

— Я уже все вытошнила, — сказала Рия.

— Заранее никогда не знаешь, — сказала миссис Монк, выруливая задним ходом на дорогу.

Она проехала вверх по холму, не говоря больше ни слова, и притормозила у Рииного дома. Развернула пикап, остановилась и сказала:

— Смотри, вылезай осторожно. Ступенька высокая — выше, чем у легковушек.

Рия открыла дверь, вошла в дом, воспользовалась туалетом, не запираясь, сбросила туфли на кухне, всползла по лестнице на второй этаж, сняла платье и нижнюю юбку, скомкала и засунула этот ворох далеко под кровать.

Отец Рии встал рано, чтобы собрать яйца в курятнике и приготовиться к поездке в Гамильтон: он ездил туда каждое второе воскресенье. Мальчишек он брал с собой — они могли ехать в кузове грузовика. Рия с ними не ездила, потому что для нее не было места впереди, — отец брал с собой еще и миссис Кори, чей муж лежал в той же больнице, что и мать Рии. Когда он брал с собой миссис Кори, он всегда надевал хорошую рубашку и галстук, потому что по дороге домой они иногда заезжали в ресторан.

Он постучал к Рии в комнату — сказать, что они уезжают.

— Если тебе нечем будет заняться, отчисти яйца, они на столе, — сказал он.

Дойдя до лестничной площадки, он вернулся и крикнул через дверь:

— Пей как можно больше воды!

Рии хотелось завизжать, чтобы они все наконец убрались. Ей нужно было обдумать важные вещи, которые бились у нее в голове и не могли выйти наружу, потому что люди в доме как будто давили на нее. Поэтому голова у Рии так сильно болела. Когда шум грузовика затих вдали, Рия выбралась из кровати, осторожно спустилась вниз, приняла три таблетки аспирина, выпила столько воды, сколько в нее влезло, и бухнула молотый кофе в кофеварку, не глядя.

Яйца были на столе, в шестиквартовых корзинах, запачканные куриным пометом и облепленные соломой. Их нужно было чистить стальной мочалкой.

Какие важные вещи Рии надо было обдумать? Главное — слова. Слова, которые сказал ей Уэйн как раз перед тем, как из задней двери вышла миссис Монк.

«Я бы тебя трахнул, если б ты не была такая страшная».

Она оделась и, когда кофе сварился, налила себе чашку и вышла наружу — на боковую веранду, которая сейчас была в глубокой утренней тени. Аспирин уже начал действовать, и теперь вместо боли у Рии в голове образовалась пустота — ясная зыбкая пустота, окруженная легким жужжанием.

Она не страшная. Рия точно знала, что она не страшная. Но разве человек может быть уверен, что он не страшный?

Но если бы она была страшная, разве Билли Дауд стал бы с ней гулять? Но Билли Дауд гордился своей добротой.

Но Уэйн был пьян, когда это сказал. Спьяну человек всегда говорит правду.

Хорошо, что сегодня Рия не поехала навещать мать. Если бы та выведала у Рии, что случилось, — Рия не могла исключить такой возможности, — мать могла бы решить, что Уэйн заслуживает наказания. Она могла бы позвонить его отцу, священнику. Ее возмутило бы, что он сказал «трахнуть», — гораздо сильнее возмутило бы, чем слово «страшная». Она бы совершенно неправильно поняла, в чем дело.

Реакция отца Рии была бы сложнее. Он винил бы Билли за то, что тот привел Рию в такое злачное место. Билли и всех его дружков. Он бы рассердился из-за слова «трахнуть», но главное — ему было бы стыдно за дочь. Он бы всю жизнь испытывал стыд из-за того, что мужчина назвал его дочь страшной.

Нельзя подпускать родителей к своим настоящим унижениям.

Рия знала, что она не страшная. Но откуда ей знать, что она на самом деле не страшная?

Она не думала про Билли и Уэйна — про то, что эта история может означать в их отношениях. Она пока вообще не очень интересовалась другими людьми. Она решила, что эту фразу Уэйн произнес своим настоящим голосом.

Рии не хотелось обратно в дом — смотреть на корзины, полные грязных яиц. Она пошла по проселочной дороге, щурясь на солнечный свет. Перебегая от одного островка тени к другому, она опускала голову. Здесь каждое дерево было непохоже на другое и каждое было вехой на пути, когда в детстве Рия спрашивала мать, как далеко та разрешает ей выйти навстречу отцу, который возвращался из города. До куста боярышника. До бука. До клена. Отец останавливал грузовик и позволял Рии ехать на подножке.