Тайна исповеди - [60]

GI's тоже полюбили песню, причем они так поняли, что это про единственную известную им Марлен — красавицу Дитрих, которая блистала в Голливуде, сбежав от фюрера.

Всего же песню перевели на 48 языков, включая, как ни странно, иврит — и даже латынь. Бойцы Цахала вполне могли ее исполнять на родном языке — в отличие от, допустим, римских легионеров.

Смешно, что французскую версию исполняли в парижском кабаре La Vie — под немцами, ха-ха, в 1942-м. Это трогательно. Belle France с ее вот этими вот доминантами: выпить, закусить — и по бабам.

Самый же неудачный перевод, насколько я могу судить, был русский, притом что исполнил его не кто иной, как лично Иосиф Бродский. Текст получился никакой!

Есть ли что банальней смерти на войне

и сентиментальней встречи при луне,

есть ли что круглей твоих колен,

колен твоих,

Ich liebe dich,

моя Лили-Марлен.

Что же касается автора текста этой песни — это простой солдатик по имени Ханс Ляйп, — так он вернулся с фронта, с той Первой мировой, и жил долго и весело, и помер только в 1983-м. Да, типа жди меня, и я вернусь…

А еще есть совсем пронзительная песня. Она посложней, и потому всенародной любви не снискала.

Und wenn er wiederkommt —

Was soll ich ihm sagen?

Это wenn — да вернется ли он? Вернется? Не факт…

Там в конце вот так:

Und wenn er sieht dass Leer

Und einsam dein Zimmer,

Sage ihm dass ich im dunkeln

Liege fur immer!

Sag ihm ich hatt' ihn lieb,

Nur ihn, ihn alleine,

Und dass du mich lacheln sahst! —

Damit er nicht weine…

Это вышибает скупую слезу и подталкивает твою руку к стакану водки — почти как «Враги сожгли родную хату / Медаль за город Будапешт». Нехорошо звучит, и сравнение вроде неуместно, но из песни не так просто выкидывать слова. Не всегда получается.

Там мать или подруга влюбленной в солдата немки спрашивает — что ему сказать, если он вернутся и придет, и заглянет в твою пустую бедную комнату? Та отвечает:

— Скажи ему, что я любила его, только его одного и никого больше.

Такое чувство, что девка служила в борделе, заради куска хлеба, а не веселья для.

— И еще скажи, что мы не свидимся никогда, что я лежу одна — в темной могилке. И соври, что ты видела, как я улыбаюсь! Чтоб он не плакал…

Тут вполне — накал «Возвращения» нашего Платонова, с намеком на «в нашем доме пахнет воровством, а мы рукой на прошлое — вранье!». Песенка бьет под дых, такая она. Марлен Дитрих — как ее слушают люди, которые не любят немцев, их язык и вообще Германию? Да и кто ж это всё любит? Так, единицы…

Но таки боец, который лирически пришел к мертвой подруге, вернувшись в Германию с фронта, — может, и сжег в России чью-то родную хату, а после оборонял Будапешт? Больно, тяжело, горько. Иной раз даже и невыносимо. Что с этим делать? Что?

Глава 24. Боль

Сколько сердца и слез было в их, немецких, песнях той войны, на которой они убивали нас, пытали в своем гестапо, морили голодом в концлагерях и жгли в печах! У нас теперь страна стоит после них полупустая, такая вот история. Да они и сами это чувствуют и понимают, и отступать им некуда. Вот в «Молодой гвардии» Фадеев так вроде раскрыл тему ужасов и мерзости, но — как-то всё ж не от души, видно было, что выполняет партийное поручение. Он старался, выкладывался, дописывал и переписывал, но — получилось то, что получилось.

А потом он застрелился.

Но куда жестче про примерно то же, что и Фадеев, написал их — ну, ГДРовский — Dieter Noll. Мне в детстве попалась его книжка, и застрял в памяти кусок вот какой:

«… то, что он увидел, было так чудовищно, что даже сразу не укладывалось в мозгу, а составлялось из каких-то кусочков, как мозаика… Хотел бежать, однако ноги не слушались и дрожали. Он увидел циркулярную пилу. На усыпанном опилками и пропитанном кровью полу было разбросано русское обмундирование. Тут же валялись две отпиленные выше колен ноги, рука и часть бедра. На станине лежал обнаженный безрукий торс мужчины. На груди у него была вырезана пятиконечная звезда. Круглое полотнище пилы вырвало кишки, и внутренности, клочья мяса и кал наполняли комнату невыносимым зловонием».

Там дальше немецкие солдаты побежали блевать, от увиденного, от чувств, и лирический герой подумал:

«Если словаки отобьют деревню и увидят этот сюрприз на лесопилке, то наверняка на нас отыграются. Не понимаю эсэсовцев! Натворил такое — прячь концы в воду! Дрались всю ночь напролет… А бились мы так зверски не ради чего-нибудь, нам и приказа-то никто не давал, а только чтобы нас не застукали там, где вся эта эсэсовская работа на виду была. Я нарочно всё показал ребятам. Вот, сказал я им, теперь понимаете, что должны драться до последней капли крови? Они и дрались. Со страху!.. Я уже ни на что не рассчитывал, думал только об одном: как быть, чтобы меня не накрыли в лесопилке? На наше щастье с востока, по нижней дороге, шла колонна грузовиков под охраной трех бронетранспортеров, с мотопехотой при пулеметах и 20-миллиметровке. Они разнесли в пух и прах всю деревню. И, можно сказать, в последнюю минуту вызволили нас из лесопилки».

Какая прорвалась тут правда, это ж редкий момент истины: «Натворил такое — прячь концы в воду». Первая мысль немецкого солдата…