Тайна и ложь - [38]
— Мне кажется, в любом случае сначала нужно обозначить пространство, и тогда движения человека будут выглядеть естественно, разве нет? Возьмем Сеульский вокзал. Это место знают все, какие здесь нужны объяснения?
— Если ты так думаешь, то попробуй-ка только башню с часами высветить. Откуда взялся актер, на что смотрит, в какую сторону идет — это все одним взглядом охватить не удастся.
— Ну тогда в сцене и сосредоточенности не будет, а идею как воплощать?
— Кино — это такая вещь, в которой должны быть и спокойно идущие сцены, а когда во всех эпизодах всё идеи воплощаются, смотреть невозможно, тяжело.
— И так, и эдак, почему здесь сидит scripter? А оператор и актеры куда подевались?
— Когда эти деятели искусства прибудут, я подвинусь, не переживайте.
Помощник мельком взглянул на Ёнчжуна — тот увлеченно составлял какую-то схему. В случае с другими режиссерами даже представить нельзя, чтобы подчиненные при них говорили все что угодно по поводу снимающегося фильма. Режиссер — это существо, подобное командующему на переднем крае обороны, поэтому он должен обладать харизмой, уважают ли его, или он пользуется своей властью. Ёнчжун был из тех, кто позволял своим сотрудникам вволю пошуметь, но чтобы он особо прислушивался к их высказываниям, совсем не было похоже.
Ёнчжуну не нравилось, что в игре главного героя чрезмерно проявляются черты, присущие профессиональному сыщику. Характер следователя был совсем не важен, но актер, стремясь выглядеть как можно более убедительно, явно переигрывал. Что касается дела с убийством, то это была только завязка. Будет нехорошо, если из-за такого начала фильм воспримут как детектив.
— Я о лицах двух женщин, — наконец заговорил Ёнчжун. — Не смотрится ли как-то искусственно, что лица одинаковые? Фильм не мистический, так нужно ли упорно подчеркивать это сходство?
— Да, это так, — тут же ответил помощник, — когда возникают титры, на полу отеля лежит мертвая Чури, вся в крови, и это на самом деле смотрится тягостно. Главная героиня должна вызывать симпатию, тогда и зрители сразу будут сочувствовать, а тут она с самого начала слишком шокирующе появляется. Сцена с мертвой женщиной длится всего несколько секунд, поэтому как вы посмотрите на то, чтобы привлечь двух актрис?
Банана прервала помощника, заговорив о своем.
— Вряд ли вы не дочитали до конца сценарий, сонбэ. Две женщины на самом деле близнецы, и что получится, если лица будут разными?
— А их можно сделать двуяйцевыми близнецами. Ведь история о том, что сестры, родившись с одинаковыми лицами, живут совершенно разными жизнями, поэтому, думаю, нужно одно лицо, чтобы усилить контраст.
— А не потому ли, сонбэ, вы говорите об этом, что вам не нравится сцена, в которой Чури умирает? Похоже, здесь личные чувства примешиваются, постарайтесь их как-то контролировать.
— Да, я такой человек, который знает: если в фильме умирает главный герой, на следующий день он больше не появится, и что?
На самом деле, и Ёнчжуна беспокоило развитие сюжета с близнецами.
— Не знаю, может, лучше с самого начала через актерский текст дать знать, что они сестры, и тогда не будет претензий?
В кино уже не считается новым сюжетный ход, где показывают близнецов или двойников ради того, чтобы выразить запутанность подлинных характеров. Выдумывание большого количества побочных интриг тоже не было хорошим приемом. Если запутанный клубок, нить которого ведет к развязке, в конце как следует размотать, тогда, может быть, и скажут, что у режиссера хорошая голова, но зато от зрителей сочувствия не дождешься. Как будто читаешь замечательный текст и видишь руку человека, пишущего эти строки. Фильм делать трудно, потому что в течение почти двух часов надо держать в напряжении сознание огромного количества совсем неизвестных чужих тебе людей. Если тебе удалось привлечь внимание после того, как ты собрал все имеющиеся материалы, выложил полностью все свои знания, то это может быть только один раз, на первом курсе. Если не сможешь преодолеть комплекс второкурсника, то третий раз будет еще сложней и, может быть, вообще не останется никаких шансов на успех.
— Господин режиссер, а это вы знаете?
Банана подошла к Ёнчжуну.
— Я о старшей сестре из близнецов. Мы с ней очень похожи.
— Да?
— На самом деле, более опасен не тот человек, который сопротивляется действительности, а тот, кто кажется хорошо приспособленным к ней. И он более трагичен. А ведь я такая. Человек — это существо, у которого есть предел, и когда придет время, он должен будет покинуть этот мир. Вот поэтому я инстинктивно не могу пустить здесь корни. А выбор-то небогатый: одно из двух. Или уехать туда, где никого нет кроме тебя самого, или скитаться там, как бездомный. Я думаю, что тот, кто не может уехать и бродит безо всякой цели, более несчастлив. Жизнь старшей сестры, которая старается вынести все тяготы, скорей всего трагичней, чем жизнь младшей, живущей как попало.
— Поэтому сейчас ты считаешь себя опасной и трагической женщиной, да?
Наконец помощник вставил свое слово, и лицо Бананы стало злым.
— Сонбэ, я сейчас в процессе работы с господином режиссером, что, разве не видно? Старшая сестра — это как раз он, понятно? Людям нужно говорить, что кто-то похож на них, тогда все будет хорошо.
«Юность разбойника», повесть словацкого писателя Людо Ондрейова, — одно из классических произведений чехословацкой литературы. Повесть, вышедшая около 30 лет назад, до сих пор пользуется неизменной любовью и переведена на многие языки. Маленький герой повести Ергуш Лапин — сын «разбойника», словацкого крестьянина, скрывавшегося в горах и боровшегося против произвола и несправедливости. Чуткий, отзывчивый, очень правдивый мальчик, Ергуш, так же как и его отец, болезненно реагирует на всяческую несправедливость.У Ергуша Лапина впечатлительная поэтическая душа.
Сборник «Поговорим о странностях любви» отмечен особенностью повествовательной манеры, которую условно можно назвать лирическим юмором. Это помогает писателю и его героям даже при столкновении с самыми трудными жизненными ситуациями, вплоть до драматических, привносить в них пафос жизнеутверждения, душевную теплоту.
Герой романа «Искусство воскрешения» (2010) — Доминго Сарате Вега, более известный как Христос из Эльки, — «народный святой», проповедник и мистик, один из самых загадочных чилийцев XX века. Провидение приводит его на захудалый прииск Вошка, где обитает легендарная благочестивая блудница Магалена Меркадо. Гротескная и нежная история их отношений, протекающая в сюрреалистичных пейзажах пампы, подобна, по словам критика, первому чуду Христа — «превращению селитры чилийской пустыни в чистое золото слова». Эрнан Ривера Летельер (род.
С Вивиан Картер хватит! Ее достало, что все в школе их маленького городка считают, что мальчишкам из футбольной команды позволено все. Она больше не хочет мириться с сексистскими шутками и домогательствами в коридорах. Но больше всего ей надоело подчиняться глупым и бессмысленным правилам. Вдохновившись бунтарской юностью своей мамы, Вивиан создает феминистские брошюры и анонимно распространяет их среди учеников школы. То, что задумывалось просто как способ выпустить пар, неожиданно находит отклик у многих девчонок в школе.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Роман «Время обнимать» – увлекательная семейная сага, в которой есть все, что так нравится читателю: сложные судьбы, страсти, разлуки, измены, трагическая слепота родных людей и их внезапные прозрения… Но не только! Это еще и философская драма о том, какова цена жизни и смерти, как настигает и убивает прошлое, недаром в названии – слова из Книги Екклесиаста. Это повествование – гимн семье: объятиям, сантиментам, милым пустякам жизни и преданной взаимной любви, ее единственной нерушимой основе. С мягкой иронией автор рассказывает о нескольких поколениях питерской интеллигенции, их трогательной заботе о «своем круге» и непременном культурном образовании детей, любви к литературе и музыке и неприятии хамства.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)