Тайна Дикой Розы - [30]

Но стоило донье Исабель взглянуть в лицо вошедшей дочери, она поняла, что вряд ли какая-нибудь бытовая неурядица заставила бы Луису так побледнеть.

— Мамочка, не волнуйся, пожалуйста, но дела у меня действительно нехороши,— начала она.— Судя по результатам анализов, почки очень плохо функционируют. Выходит, то воспаление не прошло бесследно. Врачи полагают, что, возможно, как-то изменилась ткань почек.

Донья Исабель почувствовала, словно у нее внутри что-то оборвалось. Она попыталась справиться с волнением.

— Но это всего лишь предположение? — нерешительно спросила она.

— Пока да, — ответила Луиса. — Мне придется лечь в больницу, чтобы выяснить причину и принять какие-то меры.

— Ну что ж, я думаю, что ты отнесешься к этому разумно...

— Мама, я ко всему в жизни отношусь разумно, — перебила ее Луиса. — Сейчас меня волнует другое. Возможно, мне придется отсутствовать несколько месяцев. Я хочу попросить тебя по мере возможности присматривать за порядком в нашем доме.

— Я присмотрю за девочками, и даже готова взять их к себе, если в этом будет необходимость. Но вряд ли я смогу проконтролировать поступки твоего мужа.

— А он-то меня больше всего и волнует. В Леонардо появились какое-то беспокойство, нервозность...

— Да какое мне дело до его беспокойства! - сорвалось у матери. — Меня интересует твое здоровье.

— Я надеюсь, что все будет в порядке.

— Иначе и быть не может, - категорично произнесла донья Исабель с уверенностью, которой она на самом деле не испытывала. 

Природная выдержка и воспитание не давали Луисе распускаться. Но она была расстроена и встревожена. Это было видно не только по ее бледности, но и по тому, что она не спешила уезжать от матери, хотя уже сказала ей все, что хотела сказать. Беда делает нас маленьким детьми, которым кажется, что рядом с мамой можно укрыться от любой опасности.

...Этот тяжелый у Луисы день для Аугусты тоже не был удачным. Настроение у нее было более подавленным, чем обычно. Она попыталась, как всегда, отвлечься рукоделием, но шитье не терпит рассеянности — нитки путались, как мысли Аугусты.

Ей казалось, что греховность этой любви рано или поздно начнет отравлять их с Леонардо отношения. Правда, она смутно ощущала, что слово «грех» не совсем верно характеризует то, что существует между ними. Грех — это что-то страстное, бросающее вызов людям и Богу. Совсем непохожей на это была их тихая, грустная, виноватая любовь. Но с другой стороны, если не мудрствовать лукаво, что же это, как не грех — принимать любовь женатого человека, который перед алтарем поклялся другой в любви и верности на всю жизнь?

Умы поискуснее, чем у доньи Аугусты, бились над загадкой, что в земной любви от Бога, а что — от черта, да только особой ясности в этот вопрос не внесли. Конечно, не смогла разрешить его и Аугуста. Она только вновь убедилась, что отступиться от Леонардо у нее нет никаких сил.

В таком смятении чувств и мыслей находилась Аугуста, когда зазвонил телефон. Она в мгновение ока оказалась у аппарата, ожидая услышать голос Леонардо. Но вместо этого в трубке послышался звонкий женский голосок:

— Привет, дорогая Аугуста! Узнаешь меня?

— Сабина! — обрадовалась Аугуста, узнав голос своей подруги.

Сабина и Аугуста встретились впервые много лет назад девятилетними девочками в монастыре, куда их отдали на воспитание. Тогда никакой дружбы между ними не получилось. Неуемная энергия Сабины толкала ее на такие шалости, о которых Аугусте и помыслить-то было страшно. Да и Сабину не прельщала дружба с тихоней, от которой нет никакого проку. Сабину скоро забрали из монастыря, о чем святые сестры жалели гораздо меньше, чем воспитанницы.

Второй раз они встретились уже подростками, в довольно скромном пансионе, где основательнее всего преподавали домашнее хозяйство. Сабина явно тосковала в этом заведении, поэтому встретила Аутусту с удовольствием. Ей было приятно вспомнить свои проделки прошлых лет, к тому же она с удивлением обнаружила, что тихоня помнит многие подробности из прошлого лучше, чем она сама. Аугуста вообще бережно относилась ко всяким воспоминаниям.

В пансионе Аугуста помогала Сабине разобраться с рукоделием, а та ей — с иностранными языками. Сабина так любила болтать, что ей, кажется, не важно было, на каком языке это делать, — лишь бы не молчать. Любой язык, включая латынь, она усваивала с ходу.

Они жили в одной комнате и в задушевных беседах провели те три решающих года, в которые формируются основы женского характера. Выйдя из пансиона, они встречались то чаще, то реже, но продолжали оставаться подругами. Последняя разлука была довольно долгой — Сабина уезжала года на два.

— Можно мне сейчас приехать к тебе?— спросила подруга.

— Конечно, милая, — отозвалась радостно Аугуста. Через полчаса Сабина с одобрением оглядывала

Аутусту: «Да ты просто красавица!»— и с неменьшим одобрением— сервированный стол. «Ого, не зря тебя обучали в нашем кулинарно-вышивальном пансионе», — с удовольствием отметила она.

— А как ты жила эти два года? — спросила Аугуста.

— О, я повидала свет. По крайней мере Латинскую Америку. Точнее, Аргентину, — прибавила она. — Во всяком случае, Буэнос-Айрес знаю как свои пять пальцев.