Я привстал на колени, чтобы сменить место и постараться заглянуть в саквояж, но в этот самый момент карман моей рубахи опустел. Мелочь предательски зазвенела, и Пасечник поднял голову. В глазах его отражался испускаемый саквояжем свет.
Испугавшись разоблачения, мы с братом опрометью бросились к лестнице. В суматохе Илья столкнул её, и нам пришлось прыгать. Благо приземление вышло удачным. Перепачканные навозом, мы укрылись дома до того, как странный гость покинул наш двор.
К вечеру того же дня Илья захворал. Всё началось с безобидного покашливания, а дальше становилось только хуже: жар, озноб, отдышка. Врач определил пневмонию и настоял на неотложной госпитализации.
Только тогда я понял, что мы натворили. Тайна принадлежит одному или нескольким посвящённым в неё до тех пор, пока чужак не лишит её самого главного — загадочности. Мы стали теми самыми чужаками, раскрывшими секрет Пасечника. Стало быть, за это нам придётся поплатиться.
Тотчас в голове моей возникло единственное, самое что ни на и есть верное решение:
«Тайну нужно сохранить! Во что бы то ни стало я должен найти человека с саквояжем и клятвенно пообещать ему хранить молчание о том, что видел сам и поручиться за молчание брата».
Для этого мне стоило совершить ещё один отчаянный поступок: сбежать из дома, чтобы тайно провести ритуал приглашения Пасечника. Самым подходящим для этого местом я посчитал новую, собранную из бруса больницу, где лежал Илья. Именно там я намеревался дать клятву и просить человека с саквояжем пощадить моего брата.
В ночь побега я не спал — тревожился тем, что отец с матерью долго не ложились спать, хотя на самом-то деле они ненамного затянули с хлопотами по хозяйству. Время для меня текло медленно, но как только домочадцы уснули, минуты побежали с невиданной быстротой.
Растворив ставни, я спрыгнул в огород, пригнувшись, миновал окно родительской спальни, выкатил за ограду старый велосипед и под предательский лай соседского пса со скрипом покатил в направлении больницы. В сжимающих руль руках трепетали две ленты.
Путь мой лежал по разбитой дороге мимо раскинувшегося на холме кладбища «Тихая рощица». Я страшно боялся этого места. Старики говаривали, по ночам здесь разгуливают неприкаянные души. Подъем давался тяжело. Любой шум, шорох со стороны могил наводил жуть, по телу бежали мурашки. Мне думалось: вот-вот покосится крест иль отойдёт надгробье, усопший покинет своё тесное ложе, протянет бледные руки к луне, глубоко вздохнёт, без надобности, а просто так — по памяти, и сердце моё тотчас остановится.
Я не сводил глаз с «Тихой рощицы» и часто пропускал колдобины, отчего велосипедный звонок то и дело оглушительно звякал. К счастью, все мои опасения оказались напрасными. Дорога побежала под уклон и, миновав кладбище, я быстро добрался до больницы. Подъехал с тыльной стороны, бросил велосипед у забора, и только тогда обнаружил пропажу. Из двух лент осталась только одна — чёрная, белая исчезла. Скорее всего, она вырвалась из руки, когда я боролся со страхом у «Тихой рощицы» и ничего не замечал, кроме очертаний погруженных в темноту надгробий, крестов и громоздящегося над ними чёрного монолита деревьев.
Я стал оглядываться, безнадёжно пытаясь отыскать пропажу. И уже собрался было проникнуть за простынею в больницу, как вдруг вспомнил о своей белой рубахе. Скинув свитер, я оторвал от подола полоску. Перескочил забор и тут же совершил все необходимые действия для приглашения Пасечника.
Под окном палаты, где лежал Илья, я нашёл себе место, уселся на доску, спиной прислонился к обшитой рейкой стене и принялся ждать.
Ночь пролетела незаметно, над «Тихой рощицей» забрезжил рассвет. Издали донёсся сиплый голос петуха, огласившего начало нового дня. От холода меня пробрала дрожь, однако ж, об этом я старался не думать, в это время меня волновало только одно: человек с саквояжем так и не появился. Я вдруг испугался, что он не придёт вовсе или придёт слишком поздно, когда двери больницы распахнуться и коридоры наполнятся голосами пришедших, стуком каблуков и скрипом половиц. И уж тогда моё предприятие точно провалится. Этакие представления привели меня к сомнениям в правильности действий. Я вдруг увидел, как Пасечник забирает моего брата, отправляет его в тот странный мир в саквояже, также просто и равнодушно, как он проделал это с Гаврошем.
«Достоин ли сострадания похититель тайны?..»
Прикрыв глаза, я попытался успокоиться, настраивая себя на благополучный исход.
«Всё будет хорошо, всё будет хорошо!..»
В этот самый момент, плечом я почувствовал прикосновение, отчего тут же вскочил на ноги с выпученными глазами. Не в силах подобрать подходящих слов, я молчал, а он стоял передо мной такой же загадочный и молчаливый, как вчера, вот только без саквояжа. Лицо сумеречного странника скрывалось в тени капюшона.
Мне стало совестно от своей проделки, понурив голову, я вполголоса пообещал:
— Мы никому и никогда не расскажем о вашей тайне!
Молящими глазами я посмотрел на Пасечника, и вдруг его лицо озарилось зеленоватым светом, тем самым, что испускал саквояж. Обернувшись, я увидел — свечение шло из окна палаты.
