Тайна Афонской пустыни. Дневник пустынножителя - [37]

До меня стало доходить, какие же всежизненные физические и психологические страдания, связанные с его внешним убожеством, перенёс этот человек...

Вот что ещё рассказал отец Рафаил: «Один раз я стал себя укорять: «Ты карлик! Лилипут!», и в этом роде ругать и оскорблять. А отец Кирилл мне говорит: «Отец Рафаил, ты Господа этим унижаешь. Потому что Он на Себя это принимает. Ведь это Он тебя таким создал. Всегда, когда о ком-то говорят, что он такой-то и такой-то, Господь на Себя это принимает». Тогда я покаялся и прекратил так себя уничижать».

Я рассказал отцу Рафаилу про свои сомнения в вере. (Они отражены в высказываниях героини, в книге «Ангелы приходят всегда», в главе «Бабочка и снег». Там эти сомнения опровергает другой герой). Про упомянутые сомнения старец сказал: «Это была потеря духовного разума, помутнение, полное помрачение, так как ты перестал жить по вере».

Ну, а потом отец Рафаил рассказал мне такое... (!) Его откровенность, думаю, связана с тем, чтобы укрепить меня в делании покаяния. Он поведал, что человеческий разум способен сильно сдвигаться, и тогда каждый может подвергнуться тяжкому помрачению и пленению ума. Именно — каждый, без исключения. Старец сам пережил подобное, причём, когда уже был в схиме. То есть уже после лавры и кавказской пустыни, между Валаамом и первой поездкой на Афон. «Такое случилось помрачение и падение, о чём я каялся и каюсь, и сокрушаюсь по сей день», — с покаянной грустью закончил свой рассказ отец Рафаил...

Касательно моих опасений за жизнь и схожих страхов, аввочка утешил с его обычной кроткой улыбкой: «Думаю, что тебя Господь покроет, спасёт и сохранит, и ты ещё будешь писать во славу Божию».

Вопреки моему удивлению, отец Рафаил благословил мне церковно-литературное творчество, как послушание и, своего рода, рукоделие.

Во время исповеди-беседы я вернулся к давней истории моего пути в пустыню. Эта история разворачивалась на глазах отца Рафаила на Валааме, продолжалась в Джорданвилле... Но могла завершиться тупиком, если бы не милость Божия, молитвы старца и афонское чудо.

Отец Рафаил подтвердил своё благословение на пустыню и мой ранее данный, по этому поводу, обет...

Я спросил духовника, что в пустыне самое главное. Он ответил: «Смирение. Замечать за собой, в чём не смиряешься: в еде, в неудобствах жизни, из-за напастей природы и через людей, когда их видишь, и укорять себя за это, за несмирение. Делать такое духовное упражнение, когда один: представлять, что приходит игумен, ругается, кричит и бьёт тебя палкой. Нужно мысленно просить прощения, каяться и смиряться перед ним. После смирения, второе самое важное — устав. Строго держаться устава по часам, изо дня в день. И не будешь унывать! Всё по времени: помолился, поработал, покушал, почитал, отдохнул, опять помолился и так далее. Мне так удавалось жить в кавказской пустыне, поэтому я не знал уныния, какое бывало у некоторых братьев, которое мучило, изводило и доводило их».

+ + +

Для меня сегодня исторический день: отец Рафаил стал первым слушателем «Откровения смертника». Было это так. После трапезы мы пошли с ним в келью, и он полулежал на своей самодельной кроватке-нарах. А я, то на коленях, то сидя, то стоя, читал. Прочёл от первой до последней строчки.

К концу чтения старец был оживлён, хотя я думал, что устанет слушать. По моей просьбе, духовник написал свой краткий и ёмкий отклик на заглавной странице рукописи: «Слава милосердию Твоему, Господи. Инок Всеволод был мёртв и ожил», — и подписался.

24 марта

По благословению отца Рафаила поживу в ущелье Трёх Братьев неделю, до следующего его приезда. Поготовлюсь к следующей исповеди, а то, хотя хорошо поисповедовался, но опять вспоминается, то одно, то другое.

Вчера и сегодня молился у моря, на безлюдном каменном берегу, в лучах вечернего тёплого солнца.

Плачу так, что камни становятся мокрыми. Дай, Бог, чтобы это были слёзы покаяния и надежды, а не слёзы отчаяния и саможаления.

После двух дней общения с отцом Рафаилом свет благодати Божией, исходящий от него, начал согревать холодный воздух моей души. Теперь весна пришла и внутрь меня, а не только снаружи.

У моря встретился с послушником Василием. Он приспособил лодочный гараж под келью и спасается прямо на берегу. Брат поделился: «Сейчас ветерок гуляет. А вот летом сидишь с чётками вечером, на закате около моря: тишина, волны умиротворяюще мурлыкают у прибрежных камней. Любуешься видом. Море ассоциируется у меня с вечностью. И вдруг как подумаешь, что будешь вот так сидеть вечно: перед морем, в этой красоте, но без Господа, без Богородицы и святых. Один. Вечно. Становится жутко. Это ужасная вечность без Бога, хоть и не ад, а красота, но без Бога — это всё равно, что ад».

Его мысль мне напомнила, что, когда сам вчера рыдал на берегу, стеная перед Невидимым Богом, глядя в синее небо, а голос мой заглушался ветром и шумом волн, открылось мне вдруг, что Адам (и всё человечество в Адаме) после греха спрятался от Бога. И тогда Бог спрятался от нас... Вот и не видим, вот и ищем, вот и стенаем. Как сказано святым апостолом Павлом в афинском ареопаге: дабы люди «искали Бога... хотя Он и недалеко от каждого из нас» (Деян. 17, 27).