Тайна Адомаса Брунзы - [17]

К с а в е р а (с иронией). А зачем и это сваливать на других? Донеси на себя сам, так будет честнее.

А д о м а с (после паузы). Если узнают, что героя вылепил тот, кто его… Ну, словом, как тогда будут смотреть на этот памятник люди?

К с а в е р а. Они увидят только лицемерие.

А д о м а с (покорно повторяет). Только лицемерие. В Литве не прощают предательства. Может, делать памятник было безумием! Но это безумие стало моей жизнью, поисками искупления. И поэтому памятник должен быть уничтожен.

Р и м а с. Когда люди смотрят на древний храм, никто не спрашивает, что за человек был его безвестный зодчий… Творение живет само по себе и принадлежит будущим поколениям. В этом памятнике народ увековечил своего замученного поэта.

А д о м а с. А я не хочу, чтобы вместе с ним увековечили и мою трусость! Мое малодушие — ты зовешь его подлостью… Может быть, справедливо, но ты сам ее обнажил. Сам вынудил у меня признание.

Р и м а с. Мне нужна была правда…

А д о м а с. Теперь ее узнают все. Ведь ты сам сказал, что тот бывший узник тоже знает! А он расскажет другим… И тогда… чтобы спасти памятник, тебе же придется лгать… Но одна ложь тянет за собой другую. Где правда, которой ты добивался?

Р и м а с. Я скажу бывшему узнику правду: меня это не интересует. Это не имеет значения. Судить надо не памятник моему отцу, а вас.

К с а в е р а. Римас, я твой друг. Ты сам это говорил. Как тебе не стыдно! Хочешь, я тебе помогу и этот вымаранный грязью шедевр сегодня же ночью взлетит в воздух? А потом — пусть хоть в тюрьму!

А д о м а с (ударив по столу). Ты молчи, проклятая! Тебе-то что?

Ксавера бросается с кулаками на Адомаса, но, вдруг сникнув, опускает руки и плачет. Где-то вдалеке раздаются неровные удары молотка. Их слышит только Адомас. Пауза.

Римас, я хотел вернуть поэта городу, в котором он родился. Вернуть его твоей матери, у которой его отнял. Я пытался выразить самое высокое, на что способна человеческая душа. А теперь уходи и поступай как знаешь. Я хочу остаться со своим прошлым.

Р и м а с. Хорошо, судите себя сами. Я не хочу вам в этом помогать. (Уходит.)

Долгая пауза. Адомас стоит, прислушиваясь к шагам Римаса, который спускается по лестнице.

К с а в е р а (сквозь слезы). Который час?

А д о м а с (не сразу). Без пяти девять.

К с а в е р а. Часы остановились… (Встает и направляется к двери.)

А д о м а с. Куда ты идешь?

К с а в е р а. Выпить кофе, сказать Римасу несколько добрых слов. Неужели он должен сразу разочароваться и в правде и в любви? Проклясть весь мир? (Мажет губы.) Скажи, слезы меня очень старят?

А д о м а с. Нет.

К с а в е р а. Я красивая?

А д о м а с. Да.

К с а в е р а. Ну, до свидания! Да, кстати, я к тебе не вернусь! Никогда! (Гневно поворачивается и торопливо уходит.)

Мастерская. Статуи. Где-то вдалеке слышится женский смех. Едва доносятся звуки грустного блюза.

Долгая пауза.

А д о м а с. Ушла. Всё. Я остался один.

А д о м а с  2 - й (со смешком). Один в камере смертника! Так мне и надо. Зачем было возвращаться в прошлое? Я нашел там лишь то, что оставил: себя. Не простившего себе подлости. Таким, как я, нельзя становиться предателями, это не наше дело. Человек, у которого есть талант, со своей подлостью не умеет жить. Помнишь, как у поэта: «Гений и злодейство — две вещи несовместные».

Адомас 2-й исчезает.

А д о м а с (один). Я перед вами. Судите. Вы знаете мою жизнь. Я предал друга. Спасал свою шкуру. Судите. Но скажите мне раньше, много ли среди вас тех, кто не предавал хотя бы по мелочам? Пусть не врагам, а просто равнодушным — любимую, друга, ребенка? Вы скажете, что такое предательство не убивает?! Врете, убивает душу. Кого из вас обстоятельства никогда на ставили на колени, кто не дрогнул перед страданиями, перед душевной мукой? Тогда казните меня, прежде чем я это сделаю сам…

Г о л о с  А д о м а с а  2 - г о. Опять сваливаешь на других! Опять ищешь оправданий!

Тишина.

З а т е м н е н и е.

ЭПИЛОГ

Медленно занимается рассвет. Возле дома останавливается машина. По лестнице, как в первом действии, поднимаются  К с а в е р а  и  Р и м а с. Теперь они держат друг друга за руки. Стучат в дверь.

Стук превращается в сигнал тревоги.

Потом они входят: дверь была на заперта.

Р и м а с (тихо). Смотри, он опять нас выгонит.

К с а в е р а. Он не всегда такой угрюмый. И потом мы же его предупредили, что придем. (Кричит.) Товарищ Брунза! Адомас!.. Мне как-то жутко от этих статуй сегодня.

Р и м а с (долго смотрит на скульптурный портрет Тересе). Как бы мне хотелось получить ее портрет…

К с а в е р а. И не надейся. Он его бережет как зеницу ока. (Кричит.) Адомас!.. Адомас!.. Боится людей. (Читает надпись под другой скульптурой.) Смотри — Паулюс Даугирдас! Он все-таки начал работать над памятником и сделал портрет твоего отца.

Р и м а с. Портрет отца!.. Правда, я видел его только на снимках… Но это не он…

К с а в е р а. Да… не он.

Р и м а с. Кто же?

К с а в е р а. Кажется, сам скульптор…

Р и м а с. Не может быть!

К с а в е р а. А ты вглядись.

Р и м а с. Да, похоже…

К с а в е р а (отходит и смотрит сбоку). Конечно, это лицо Брунзы! Голову даю на отсечение!.. Почему же он высек внизу: «Паулюс Даугирдас»?