Тайна аббата Соньера - [97]

— Мари! — зовет Беранже.

Она поворачивает голову и обращает к нему вынужденную улыбку. Ее палец вытягивается и показывает ему незаметно на конец людской цепочки. И тогда Беранже на миг кажется, что сердце его превратилось в сплошной кусок свинца.

— Бог мой! — выдыхает он.

Они берут воду из цистерны в его библиотеке. Золота там давно уже нет, но он оставил там мешок, содержащий вестготские и римские украшения. Он устремляется к кладбищу, расталкивая женщин, стоящих в линию, и оказывается перед высаженной дверью в свою библиотеку. Его письменный стол отодвинут к печке, книги устилают пол, некоторые из них мокнут в огромной луже, образовавшейся перед отверстием в цистерне. А там, сидя на краю, зажав пустые ведра между ног, Сарда и Видаль обмениваются злыми взглядами при виде входящего Беранже.

— Что вы делаете? — вопит он.

— Ничего, кюре. Больше нет воды.

— Тогда почему вы все еще сидите здесь?

— Мы пытаемся отдышаться. Мы чертовски устали.

— Немедленно выйдите отсюда!

— Полегче, кюре. Вы чертов дурень. Если бы мы не погасили огонь, в данный час больше уже не было бы деревни, и ваша церковь бы превратилась в пепел. А ваша Мари — сволочь, она отказалась дать нам ключ от этого сарая. Это здесь вы запираетесь с ней… Не правда ли?

Беранже становится бледным от ярости. Его гнев растет. Он пытается отомстить за себя и не знает, как это сделать. «Драгоценности, — думает он. — Они их не нашли». Он делает шаг по направлению к Сарда, берет его за ворот рубашки и поднимает до уровня своих глаз, отталкивает Видаля ударом ноги.

— Я не позволяю, чтобы меня оскорбляли, — говорит он мужчине, который безуспешно пытается вырваться из этой железной хватки.

— Оставьте меня, — урчит Сарда.

Беранже тащит его к двери и вышвыривает наружу.

— Ладно, кюре, — говорит Сарда, массируя себе шею. — Мы уладим это дело во время муниципального совета[51]. Иди сюда, Видаль, не стой рядом с этим психом.

Оба мужчины покидают сарай и присоединяются к остальным сельчанам. Через несколько минут после отъезда пожарников Ренн снова обретает свое летнее спокойствие. Одни только собаки продолжают лаять, обнюхивая пепелище. Убедившись, что ему больше не помешают, Беранже встает на колени над цистерной и ищет веревку, привязанную к мешку с драгоценностями. Ничего. Он зажигает керосиновую лампу, наклоняется, освещает отверстие внутри. Все исчезло.

— Он под твоей кроватью.

Беранже вздрагивает. Мари стоит перед ним. Волосы распущены по плечам, лицо осунувшееся, вся красная от большого напряжения на солнце. У нее тяжелый от упреков взгляд, который ему так хорошо знаком.

— Когда огонь загорелся, — продолжает она, — я мгновенно пришла сюда, чтобы забрать драгоценности. Я говорила тебе, что это золото принесет нам несчастье.

Все время одна и та же песня, он не выносит, когда она ему делает такого рода внушения.

— Замолчи. С нами не произошло ничего неприятного. А эти драгоценности принадлежат тебе, я это уже говорил, в них нет ничего святого, ничего магического. В данный час те, что мы передали братьям из Сиона, должны быть проданы, переплавлены и переделаны в соответствии с сегодняшней модой. Десятки женщин носят это золото, не задавая себе вопросов об его происхождении, не испытывая ни малейшего неприятного чувства. Я хотел бы, чтобы ты поняла это раз и навсегда: несчастье существует только в голове.

После секундного молчания и с акцентом, которым она часто провоцирует его, Мари бросает ему:

— Иди же помолись, тебе это необходимо.

Беранже весь напрягается. Что она говорит? Помолиться? По какому праву она призывает его так грубо к порядку? С недоверием он собирает книги, раскладывает их на своем письменном столе и смотрит внимательно на нее, прежде чем выйти из домика. Мари стоит, поджав губы, но ее глаза полны слез, и Беранже уверен в том, что она сейчас разразится рыданиями. Однако она сдерживает себя и идет следом за ним.

Не говоря ни слова, они достигают пасторского дома. Пройдя на кухню, Беранже садится около окна, а Мари принимается ворошить угли в камине, чтобы поставить разогреться суп. Потом она подходит к Беранже, берет соломенный стул и корзину с бельем и смиренно сидит рядом с ним, занимаясь штопаньем старой рубашки. Ее взгляд, как и прежде, стал очень мягким, словно она хотела стать доступной для сочувствия, нежности, любви, для этого мужчины, потерянного в бесконечных грезах. Поймет ли он хотя бы раз, что находится от него на расстоянии вытянутой руки? Что она и есть его счастье? Она любит его. И эта безответная любовь является для нее страданием каждый час, каждую минуту.

— Я пойду в церковь, — неожиданно говорит он ей.

Насупившись, он выходит. Однако он не направляется прямо в церковь. В течение нескольких часов он пытается позабыть голод своей души и идет ослепленный до тех пор, пока солнце не распускает над Разесом веер красок заходящего солнца.

Когда он решает вернуться в Ренн, наступает ночь. Церковь притягивает его. Он заходит в нее. Узкий неф кажется совсем темным, но какие-то женщины бродят в молчании там, у главного алтаря, словно призраки, перед лампадой у дарохранительницы. Он крестится и начинает в тени молитву. Влекомый таинственной силой, он движется вперед, ощущая дрожь, к трепещущему огоньку пламени, за которым следят женщины, и смешивает свой голос с их шепотом и со звуками от легкого прикосновения пальцев к четкам.