Тайгастрой - [12]

«Откуда у нее этот шрам?» — думал Журба.

— Как самочувствие?

— На четверку!

— Почему не на пятерку? И почему бледная такая?

— Не знаю...

Она легко вскочила на лошадь, хлестнула концом повода и помчалась.

Журба подъехал к Василию Федоровичу, который сегодня замыкал группу.

— Как оно, Василий Федорович, доберемся?

Кармакчи улыбнулся:

— Почему не добраться! Доберемся.

Несколько минут ехали молча.

— Ну, рассказывайте, как жили, что делали. Давайте познакомимся получше, — говорит Журба проводнику.

— Какой была у нас жизнь? — переспрашивает он. — Плохая жизнь, товарищ. Долго рассказывать. Да и что говорить, — вам же известно, как алтайцам до советской власти жилось: обижали их все — и баи, и шаманы. Темный народ был...

Вышли на перевал. Открылся убранный цветами луг. Пестрели желтые, как цыплята, потники, фиолетовые сокирки, папоротникообразный страусник, шелковистая пушица, лиловый астрагал.

— Любуетесь? — спросил Абаканов Женю. — Обратите внимание на лес. Здесь можно проследить зоны расселения. Смотрите: внизу хвойный и лиственный, травяной бор: сосна, береза, осина. Выше — светлый бор: ель, лиственница, пихта; это значит — мы на высоте семисот — восьмисот метров. А на самом перевале — кедровник. Значит, высота тысяча и более метров.

— Надо запомнить! — сказала Женя. — Подобное я видела в Заполярье, в Хибиногорске.

Абаканов обломил несколько веток и показал, как отличить пихту от ели, кедр от сосны, как распознать лиственницу.

— Интересно! Знаете, товарищи, я очень рада, что еду, — призналась Женя.

Вот и первый по дороге через тайгу аил. Всех юрт, аланчиков и изб Журба насчитал двадцать. Остановились на отдых. Журба, Женя и Кармакчи пошли осматривать селение. Женя обратила внимание, что юрты были составлены из жердей, сложенных конусом; укрывали их большие листы березовой коры. Вход низкий, как в погреб. Вверху — отверстие для дыма.

Зашли внутрь. Нары. Посредине юрты — место для костра. Нары застланы умело снятой березовой корой. Левая половина юрты — мужская: на колышках — сбруя, оружие. Правая — женская: здесь посуда, продукты, тряпье. Вместо мебели — плашки от бревен.

— В самом деле, — заметила Женя, — такую вот юрту не трудно поставить. При переходе ее не жаль и бросить.

Более «оседлый» вид жилья — аланчики. Это юрта, поставленная на шестигранный сруб, высотой в рост человека. Несколько русских изб стояло в стороне.

Познакомились с председателем колхоза — двадцатилетним юношей, одетым, как и Кармакчи, в брезентовый костюм.

Журба узнал, что колхоз заключил с начальником строительства договор: колхоз обязался помочь коновозчиками и лошадьми на земляных работах.

Словоохотливый председатель колхоза показал посевы ячменя и овса, потом повел в ясли. Это в быту новшество. Женя с особенным интересом разглядывала все, что было в избе, отведенной под ясли. На ремне висела колыбель — кабай. При виде гостей воспитательница прикрыла лицо ребенка, лежавшего в колыбели, кисеей и отошла в сторону. Черноглазые, желтолицые, с широкими носиками, ребята пытливо смотрели на пришедших. Женя протянула детишкам горсть леденцов. Ребята взяли, но не ели.

Потом осмотрели колхозный скот, инвентарь и расположились под деревом. Кто-то принес чегеня — браги, курута — сыра. Кармакчи достал бутылку мутной араки — водки, приготовленной из кислого молока.

— Ешьте! — пригласил председатель колхоза. — Ехать далеко.

— А вы были на строительстве? — спросила Женя.

— Был. Только строительства еще нет.

— Вот едем, первая группа.

— Мало... Далеко... Очень далеко... Тайга.

— Приедем — будет больше! Люди всегда найдутся, если есть живое дело!

Председатель улыбнулся:

— С начальником вашим говорили. Людей дадим. И лошадей дадим. Землю вывозить. На котлованах работать наши будут. Только начинать надо скорее.

— А вы откуда знаете, что на котлованах работать придется? — спросил Журба.

— Бывал на Урале!

...И снова в дороге. На восток... Все на восток...

На третий день открылись пики гор, скрытые до сего времени лесом. Тропа идет среди каменных складок, расположенных в несколько рядов, как в гармошке.

— Интересное место! — сказал Кармакчи.

— Чем?

— А вот крикните!

Женя крикнула: «А-у!» — и эхо повторилось трижды.

Закричали Яша, Коровкин Пашка. Место было забавное: голос каждого горы повторяли трижды.

— Забавляетесь? — спросил Абаканов, несясь на своем, как сказала однажды Женя, «лихом кобыле».

Он помчался вперед. Несмотря на наступившее похолодание, Абаканов продолжал ходить без рубахи, и к его обнаженному мощному торсу пригляделись. Но сейчас в самом деле было так зябко, что Женя не утерпела:

— Послушайте, инженер, довольно кокетничать! Мы верим в вашу закалку. Хватит!

Он повернул голову, улыбнулся.

Сжатая лесом долина замыкалась скалой, от которой грозы, ветры, летняя жара и зимняя стужа откалывали кусок за куском. Место было дикое, первозданное. Лошади по колена проваливались в грязь, скользя по обнаженным корням. Высокая трава заменяла подлесок. С кедров и пихт свисали инееподобные бороды лишайников. Особенно густо облипали лишайники деревья с северной стороны, и по этому признаку можно было безошибочно определить стороны света. Когда показался один из многочисленных в тайге ручьев, Женя свернула к воде. Лошадь пила воду, войдя в ручей по щиколотку и широко расставив ноги. Свесившись, Женя видела, как шарики пробегали по шее лошади: можно было сосчитать количество глотков. Напившись, лошадь задумчиво постояла, потом попила еще и сама, без повода, вышла на тропу. Трава доходила ей до головы, соблазн был слишком велик. Резким движением она срывала на ходу траву и хрустела крепкими, словно выточенными из дуба, зубами.