Часа через три Василий Федорович свернул на тропу, пошли вдоль безыменной речушки. Здесь велась лесозаготовка, рабочие скатывали с горы окоренные бревна, которые, падая, вздымали фонтаны брызг. Было очень много деревьев с жестяными коробочками и со знаком стрелы над коробочками.
— Подсочка. Добывают смолу! — пояснил Абаканов. — А лес идет на стройки.
Выбравшись к реке, Яша Яковкин и Сухих ожесточенно стали обливать голову, грудь, лицо водой, без конца ее пили.
— Не делайте этого, — предупредил Абаканов. — Еще больше захотите пить. И жарче будет.
Обманчивое охлаждение! Журба испытал это на себе еще на первом перегоне: напьешься, обольешься водой, а через десять минут жажда мучительней.
Справа и слева от узкой долины поднимались горы, покрытые лесом, а над рекой, по высокому берегу, росла густая трава, расцвеченная фиолетовыми венчиками луговой герани, розовыми метелочками иван-чая, красными зонтиками татарского мыла. Таежная тишина, нарушаемая шумом бегущей реки да резкими выкриками птиц, становилась с каждой минутой глубже. Некоторое время группа ехала молча. Не шутил даже инженер Абаканов.
В половине четвертого по местному времени Кармакчи объявил привал. Лошадей распрягли. Потники требовалось положить мокрой стороной вверх, к солнцу. Женя внимательно осмотрела свою лошадь без седла, запомнила приметы, чтоб потом легче было найти ее в табуне: седлание лошади и навьючивание возлагалось на каждого всадника.
Снова купались. На этот раз даже Женя. Она отошла шагов на двадцать в сторону, за уступ скалы.
— Ах, хорошо! Вот хорошо! И вода ледяная, жжет, как кипяток! — кричала она, стоя по грудь в воде. — А цвет какой! Смотрите!
Действительно, каждая река на Алтае имеет свой цвет воды, — это заметил Журба. Безыменная речушка была зелено-синей.
Искупавшись, принесли сухих веток, огонь развел Сановай, отец Коровкин воткнул в землю рогульки, навесил на перекладине два котла и чайник. На обед приготовили суп из мясных консервов и компот. Пашка Коровкин поглядывал на всех искоса, глаза у него были светлосерые, а ресницы и брови совершенно белые. Он лихо рубил дрова, размахивая топором, как сказочный лесоруб.
Пока варился обед, Журба с Абакановым говорили о стройке, лежа на спине, смотрели в небо. Над головой были кроны исполинских сосен и голубая шумящая тишина.
— Как путейца, меня смущает будущая трасса. Без хорошей железной дороги нам никак не обойтись, — сказал Журба.
Он был невесел, и это заметил Абаканов.
— Обходная дорога намного лучше. Не смущайтесь! Мы ведь идем сейчас, как говорят украинцы, н а в п р о с т е ц ь!
— Бывали на обходной дороге?
— Сколько раз! Намного лучше. Но, понятно, и там предстоят крупные скальные работы.
— На сколько удлинится путь?
— Километров на двести пятьдесят. По нашим, сибирским понятиям — домашнее дело.
— Товарищ Гребенников возвратится не скоро. Мы должны, несмотря ни на что, подготовить хоть площадку, опорные точки, проложить дорогу. Как люди? Есть там поблизости селения?
— Кое-какие есть. Люди найдутся. Когда загремят в тайге топоры да взрывы, люди пойдут. Увидите.
Обедали из общего котла, лежа на земле вокруг него.
— Как цифры на циферблате! — заметила Женя.
— Какие цифры? — спросил Абаканов.
— Лежим мы вокруг, как цифры. Какой непонятливый!
После обеда отдыхали, подложив под головы седла. В шесть объявили подъем. Женя бросилась искать свою лошадь, но все лошади показались ей одинаковыми, совпадали даже отдельные приметы.
Выручил старик. Как он запомнил, кто на какой лошади ехал, Женя понять не могла. Она сама оседлала лошадь, а старик проверил, заложив палец за подпругу и потянув за рюкзак.
— Мал-мал плёхо!
Он подтянул подпругу и, нежно хлопнув рукой по шее лошади, направился к «обозу».
Дорога, сжимаемая скалами, становилась все уже и уже. Лошади, как и уверял Абаканов, шли с осторожностью: на крутой тропе они пробовали прочность камней: поставит ногу, пощупает, не оползет ли камень, и тогда только налегает всей тяжестью.
Часов в семь вечера повстречали на тропе алтайских женщин. Одеты они были в пестрые кофты и юбки, из-под которых выглядывали мужские штаны и сапоги. Все курили трубки. Кармакчи о чем-то спросил женщин. Они ответили не улыбнувшись. Желтые морщинистые лица их оставались суровыми.
«Какие суровые!» — подумала Женя.
В девятом часу прошли мимо отвесных скал ярколилового цвета. Потянуло сырым ветром, небо внезапно почернело.
— Гроза будет! — сказал Василий Федорович.
— Мал-мал плёхо! — подтвердил старик.
Прошли еще с полкилометра, река осталась в стороне, потом резко свернули в чащу леса, пересекли вброд ручеек и остановились на небольшой полянке.
— Ставить палатки надо! — сказал Кармакчи.
Пока ставили палатки, Сановай развел костер.
Мальчик был в этом деле незаменим: у него оказались под рукой и сухие ветки сосны, и березовая кора. Отличный парнишка!
В одну минуту огонь запылал буйно, пламя с треском полетело вверх.
— «Цыганы шумною толпой...» — начал было Абаканов.
Но в эту минуту над головой вспыхнула ослепительно-голубая молния. Раздался страшный удар грома. Из черноты особенно рельефно проявились, как на фотопластинке, голубые деревья, лошади, лица проводников. По ветвям зашлепала дробь дождя, неся с собой холод. Журба побежал к палатке. Там, стоя на коленях, Женя со свечой в руке что-то искала в своем рюкзаке. С крыльев палатки уже лилась вода, но внутри было сухо.
