Тайфун над пограничной заставой - [25]

Тоня нервно пожала плечиками.

— Неужели нельзя обойтись без запроса? То ты спрашиваешь, то тебя спрашивают... «Разрешите пройти?», «Разрешите обратиться?»... Никто ничего самостоятельно не делает, все только после разрешения. Это же по меньшей мере странно.

— Ничего, Тонечка, привыкнешь... Привыкнешь, — повторил он, но в его голосе уже не было особой уверенности.

На заставу они вернулись вовремя. Навстречу выбежал из казармы младший лейтенант и, вытянувшись, будто перед ним был по меньшей мере командующий округом, отрапортовал Бочкареву, что на заставе никаких происшествий не произошло. Бочкарев, слушая рапорт, тоже стоял по стойке смирно. Тоня смотрела на их серьезные лица и удивлялась, недоумевая в душе, неужели обо всем этом нельзя сказать проще, без козыряний и заученной скороговорки. «Наверное, нельзя», — ответила она сама себе и понесла Стародубцевым канистру с водой и бидон с грязью.

— Вот спасибо, — сказала Надежда Петровна, расплываясь в довольной улыбке. — Косточки старые полечу, уже больно тревожат, особенно к непогоде.

Тоня взглянула на канистру. Она прекрасно помнила, что Вася наливал туда совершенно прозрачную чистую воду, а сейчас на дне лежал довольно толстый слой ила. «Камчатские чудеса продолжаются», — подумала Тоня и спросила у Надежды Петровны, не знает ли она, почему выпал такой осадок.

— Откуда мне знать, милая. Видать, природа водичку эту так сотворила, — ответила Стародубцева.

На заставе полным ходом шла уборка. Как всегда по субботам, старшина с полудня объявил хозяйственный день. По всему двору на заборах проветривались солдатские матрацы, висела вычищенная кухонная посуда. Гоберидзе нес в казарму стопку постельного белья и при этом весело насвистывал. Кто-то колол дрова.

— Баню уже топите? — спросил Бочкарев.

— Так точно, товарищ старший лейтенант, — ответил старшина. — Вы с супругой когда мыться будете — до или опосля?

— После, Иван Иванович.

— Константинов! Тебе не стыдно такую пыль поднимать? На всем дворе дышать нечем.

— Не стыдно, товарищ старшина. Метла очень старая, сама в пыль рассыпается.

— Ты что, метлы из кедрача не можешь связать?

— Никак нет, товарищ старшина. Не было приказа, а горький солдатский опыт говорит, что проявлять в этом деле самостоятельность рискованно.

Тоня с любопытством взглянула на задиристого Константинова и встретилась с ним глазами.

— Я вам сегодня книгу, что обещала, принесу, — сказала она, направляясь в его сторону.

— После бани у меня свободное время... Обождите чуток, я тут пылищу поднял.

— Вы что, в самом деле не можете подметать как следует?

— Почему не могу? Могу, конечно. Но так интереснее, вот со старшиной парой теплых слов перекинулся.

— Константинов! — раздался строгий голос младшего лейтенанта. — Отставить разговорчики!

— Есть отставить разговорчики, — во весь голос крикнул Константинов и с новой силой стал шаркать метлой по пыльной дорожке.

— Ну и тип, — усмехнулся Бочкарев и подошел к Константинову.

— Зачем вы изображаете из себя Швейка? — спросил он насмешливо.

— Вы мне льстите, товарищ старший лейтенант, — ответил Константинов, щелкнув каблуками кирзовых сапог. — Благодарю за сравнение.

Бочкарев ничего не ответил, поморщился и подошел к жене.

— Пошли домой, Тоня.

— Пошли, Вася.

Уже в комнате за чаем Бочкарев сказал ей.

— Тоня, я тебя очень прошу, не называй меня в присутствии солдат Васей.

Тоня удивленно посмотрела на него.

— А как прикажешь мне тебя звать — Василием Ивановичем? Или «товарищ старший лейтенант»?

— Не знаю... Но понимаешь, при солдатах это неудобно. Какой я для них Вася?

В тот же вечер, уже вымывшись в бане, Тоня понесла Константинову обещанную французскую книгу. В ленинской комнате его не было, и за ним побежал сидевший тут солдат, было слышно, как он дробно стучал по деревянному полу подковками на сапогах.

От нечего делать Тоня стала рассматривать карты, портреты, плакаты, висевшие на стенах.

Взгляд невольно остановился на злополучной картине, которую Бочкарев запретил Тоне принять в подарок от Гоберидзе. Тоня тогда сильно обиделась на мужа. Да и как не обидеться! Она спросила Гоберидзе, не может ли он нарисовать ей какой-либо пейзаж с натуры.

— Для такой красивой девушки целую Третьяковскую галерею могу нарисовать,— ответил Гоберидзе и за несколько свободных вечеров написал очень неплохую, понравившуюся Тоне акварель — вид на бушующий океан с заставы.

И вот, когда Тоня, радуясь подарку, принесла картину домой и стала выбирать место, куда ее лучше повесить, Бочкарев заявил, что, как это ни печально, картину дома он держать не может, потому что это похоже на обыкновенную взятку, что, оставь картину себе, у него не будет морального права со всей строгостью спросить с Гоберидзе, и так далее и тому подобное. Тоня даже расплакалась от огорчения, но Бочкарев оставался непреклонен, сам отнес картину в ленинскую комнату и, с трудом найдя свободное место, повесил ее.

Тоня разглядывала стенд, на котором были выписаны сведения о крае, куда она приехала жить, когда в комнату вошел Константинов.

— Добрый вечер, Антонина Кирилловна! — он улыбнулся. — Как все-таки приятно вместо «Здравия желаю!» сказать «Добрый вечер»...