Таун Даун - [73]

* * *

Собираемся в катакомбах. Ну в смысле, на станции метро Агриньон, но ведь это и есть катакомба. Малыш Даун смотрит чуть в сторону. Обижается. Какова наглость! Наглец хотел у меня жену увести, не позволил мне с деньгами из страны сбежать, и еще недоволен. Я, видите ли, проявил бестактность. Причем два раза. Первый – когда его от дельфинихи оторвал. Второй – надрав уши. Но это – меньшее, что я мог сделать. Относительно же самки дельфина… Тут все непросто. Начнем с того, что она млекопитающее, да… высокоразвитое, но все-таки стоящее… вернее, плавающее! на ступень эволюции ниже нас. Или две? Не помню! Кто-то там пристроился и дышит в затылок, то ли лошадь, то ли кит. Рыба-кит! А за ними верхом на дельфине, как обезьяна из китайской сказки, Малыш Даун. В общем, он был с дельфинами в рекреационном бассейне, когда я его обнаружил после проводов семьи. Хотя как – был… Не совсем точное слово. Я вообще злоупотребляю глаголом «быть». Думаю, это все из-за того, что я творю – создаю этот мир ежесекундно, – и, как следствие, для меня важно бытие, как явление. Но в случае Малыша Дауна слово «был», хотя и не было ложью, все же не было достаточно точным для выражения того, что с ним, Малышом Дауном, было, когда я его нашел. Да, понимаю, что все это звучит сложно, запутанно… Ну хорошо. Попробую начистоту. Засранец трахался с дельфинами! Плавал, ухватившись за плавник самки. Дита ее звали, а почему, не спрашивайте меня. Малыш присовывал бедному млекопитающему в специальное для того отверстие. Позже признался, что и в дыхательное сношал! По его мнению, это оказалась полноценная замена оральному сексу. Совать свой отросток в зубастую пасть дельфина Малыш Даун побоялся. Так что он пристраивался к Дите то сверху, то сбоку. Дельфинихе это нравилось! Надеюсь, она не залетела. К счастью, ее партнер, дельфин Карл, к этому времени совсем разболелся – еще бы!.. погляди, как твою подругу каждый божий день инвалид из другого вида трахает – и его увезли на рекреационные процедуры куда-то в зоопарк Мичигана. Я предполагаю, что там есть специальный бассейн, в котором дельфин-инвалид может поплавать с какими-нибудь животными, чтобы слегка развеяться, отдохнуть как следует. Восстановиться! Кто там плавает с ним в этом бассейне, я ума не приложу. Возможно, утки, чьи грудки с ядовито-красными губами подавал в розовой пене Сартр, чем так возбудил простоватого американского националиста Миллера. Или крокодилы. Бронтозавры. Древние черепахи. Кто угодно, в общем, только не дельфины и не люди! От них Карл устал… А вот Малыш Даун, напротив, заряжался энергией. Молодел. Становился умнее. Все как написано в буклете фирмы, которая сдавала дельфинов в аренду даунам, больным ДЦП, туберкулезом, сифилисом, депрессией и прочими прелестями большого города. К счастью, у Малыша Дауна был только синдром Дауна. Может, у него и сифилис появился, или что-то другое в этом же роде… венерическое… но выяснить это в бассейне не представлялось возможным. Совершенно! Ведь даже если с конца у Малыша Дауна и капало, в воде этого все равно не видно. Опять же, конец он плотно присунул в Диту, которая игриво щелкала зубами и просила рыбки. Я бросил прожорливой твари парочку замороженных сардин, после чего присел на корточки на край бассейна. Малыш Даун, стервец этакий, только и делал, что отворачивался. Делал вид, что занят дельфинихой. Ну и, поинтересовался я, что за фокусы… Смотрел испытующе. Но в глубине меня, на краях уст моих… змеилась улыбка. И он это знал! Я ничто не воспринимаю серьезно, мне ни до чего дела нет. Даже если человек совершает самое глубокое грехопадение из всех возможных, я только и пожимаю плечами, пожимает плечами Малыш Даун. А раз так, какая разница. Смеюсь, соглашаясь. Что-то и правда во мне выгорело, омертвело. Я не чувствую. Ни боли, ни радости. Я – его величество Король Иерусалима, несчастный юноша, чей воспитатель уже вонзил в него иголку из серебра и ждет вскрика… дрожи. А я молчу. Почему? Не чувствую, ничего не чувствую! Мимо меня несут голову графа Боэмундского, мусульмане попирают сапогами ковры франкских замков, а я стою, покачиваясь, под солнцем Востока, и гляжу в щели маски, которую мне на лицо напялили. Это чтобы детей не пугать. В маске все дело, понимаю я. Никто не видит моего настоящего лица, именно поэтому мне глубоко безразлично все происходящее… меня нет настоящего, ведь под маской тоже ничего нет. Но мир – он воспринимает меня чеканкой по серебру. Выпуклыми губами, с глубоко посаженными глазами, выдающийся вперед нос и капризно скошенный к груди подбородок. Вот каким они меня видят! Кроме избранных, вроде Малыша Дауна! Тот знает все, правду. Я прошу его вынуть из дельфинихи хотя бы в то время, когда мы с ним разговариваем. Остановить фрикции! Малыш Даун нехотя – но это кажущееся недовольство, на самом деле он до чертиков рад, что я кричу на него, проявляю эмоции – расцепляется с Дитой. Отправляет млекопитающее кружить в том углу, куда я целое ведро рыбы опрокидываю. Мы обсуждаем сложившуюся ситуацию. Во-первых, загибает трясущиеся пальцы Малыш Даун, нет никакого смысла ссориться из-за бабы. Моей жены, в смысле! Стервец все обставляет таким образом, будто мы так и не расставили точки над «i», будто она еще думает, кого из нас выбрать! Вот нахал! Все это и правда уже второстепенно, взывает к моему разуму Малыш Даун. Она уплыла, бросила нас… Нас?! Качаю головой. Ну да ладно. Ирины в самом деле нет уже, идет сейчас по атлантическим водам, парус держит. Хлопаю себя по щеке, возвращаюсь в якобы реальность. На самом деле, старик, объясняет мне Малыш Даун, мне глубоко безразлична вся эта каша, весь этот, – с учетом местного колорита, – пути́н, в котором вы намешали картошки, плохого сыра, Квебека, независимости, французского языка и прочего дерьма. Жрите сами! Так ты… ты и есть агент англичашек, говорю, ошарашенный. Ничего подобного! Малыш Даун протестует, пожимает плечами, сплевывает в воду. Дельфиниха мечет за это в его сторону негодующий взгляд. Конечно, Малыш Даун вовсе не англичашка сраный. Он признает, что играл роль французского националиста – патриота Квебека… даже и антисемита! – но при этом не шел против себя. Выражал свои истинные взгляды! Просто все это на фоне его первостепенной – наиглавнейшей!.. задачи, не имеет никакого значения. Побрив лобок, по мандавошке не плачь! Или как там у вас, русских, говорят. Вы, кстати, народ симпатичный. Жаль, вас не будет. И французов не будет. И канадцев, слава богу, тоже не будет. Всем конец придет! Да что он все вокруг да около, говорю. Пускай признается, в чем дело, требую. Или я его, Малыша Дауна, из воды не выпущу и утоплю, как сенатора римского. Будет купаться, пока не сдохнет! Что конкретно он, имбецил этакий, имеет в виду? На нас что, комета надвигается? Или землетрясение предвидится? Нужно бежать, нужно предупредить Ири… Идиот, говорит Малыш Даун спокойно. Если мир погибнет, какая разница, где в этот момент будет находиться моя семья. Все равно я не спасу… не защищу их… А разве в Канаде, безо всяких там комет, я смог это сделать? От попреков и оскорблений лицо пылает. Наверное, еще и потому, что он прав… Отчасти, я надеюсь! Так что же, он сотрудник разве… Снова мимо, восклицает раздраженный Малыш Даун. Да, он сливал время от времени – анонимно, как и полагается всякому добропорядочному канадскому гражданину! – кое-какую информацию в «Интенджилент Сервис». Но – в своих интересах! Исключительно в своих. Да, пришлось пожертвовать Сэмом, старым добрым Сэмом, но он ведь маньяк был! Легавые и так на хвосте у нас висели из-за него! Ну и Брюбля подставил. Подумаешь! Кто скорбит о Брюбле?! А Дима-полицейский… Виталик-засранец… Нужны жертвы! Хоть какие-то! Какая это тайная организация без жертв. Мы тут что, в скаутов блядских играем, что ли? Но дело, конечно, и не только в организации. Сейчас, когда существующий порядок мира пошатнулся… когда вот-вот эра Водолея сменит эпоху Чего-то другого… нужны не жертвы, но Жертвы. Это закон. Жернова времени идут, когда на них капает кровь. И все такое. Что все-таки конкретно он имеет в виду, спрашиваю говнюка маленького. Он не может, просто физически… рассказать мне сейчас, признается Малыш Даун. Но он просит меня собрать всех грузчиков, наших славных работяг, вечером 19 октября. В каком-нибудь укромном месте. Желательно катакомбах! Нет, он не просит, конечно, надевать белые одежды и рисовать на лбу рыбу… Но прийти трезвыми, например, было бы совсем неплохо! Он понимает, что ребятам жалко тратить свободное время, поэтому готов оплатить участие в собрании – скажем, по тринадцать в час для работяг и пятнадцать в час для работяг, которые будут за рулем. По рукам? Я, подумав, киваю. Малыш Даун протягивает мне руку, я осторожно тяну свою к его уродской, с деформированными ногтями, и касаюсь мокрых пальцев кончиками своих. Наверное, все дело в воображении, но у меня будто ток по пальцам бежит. Вспоминаю об этом сейчас, когда мы в метро все столпились. На лавочке, под видом младенца, сидит Малыш Даун. Сейчас ему на вид не больше двух лет. Грузчики в курсе подобных метаморфоз, никто не удивляется. Сначала слова прошу я. Настойчиво прошу всех 20-го октября взять выходной. Лучше всего в этот день отправиться в гости… в парк какой-то… Не раскрываю деталей. Просто боюсь признаться! Узнай ребята, что я на каждом заработал, – для отчетности за агентов и бойцов сопротивления выдавая, – так они меня… Нет, не растерзают! Платить заставят, а это еще хуже! Всю зиму придется работать, а я устал… Сил нет никаких! Поэтому приходится юлить. Изъясняюсь недомолвками. Намекаю на то, что завтра будет плохая погода… Расположение звезд в гороскопе не то… Источники в среде «кваков» сообщают, что заказы плохие… Одни сплошь негры, иранцы да клопы! Малыш Даун смотрит на меня с ехидной улыбкой. По его мнению, я просто трус. Так и есть! Правду боюсь сказать, а просто молчать не могу… Очередной компромисс! Как же мне объяснить этим людям, что любой из них, кто завтра шаг из дому сделает, будет воспринят как мятежник, который идет в город поднимать вооруженное восстание. Перебьют всех! С другой стороны, какая мне разница. Разве все они – не отработанный материал? Они ничтожества, просто грязь и мусор, в них нет ничего от людей. Малыш Даун был прав, когда спорил со мной и убеждал. Грузчик – это животное. Хуже них только клиенты и владельцы компаний по перевозкам. Пускай все сдохнут! Но что-то… остатки какой-то так называемой порядочности… – лицемерия, если честно!.. – заставляют меня продолжать. Все тише и тише, правда. Я, помявшись, умолкаю. Чувствую себя плохо. Иудой чувствую! Ведь от того, что ты предал подонка, меньше вина твоя не становится. Малыш Даун, улыбнувшись, откашливается. Встает на скамеечку. Меняет облик. Мимо бегут люди, много. Вечер, нужно успеть на автобус. Домой. Нажраться, напиться, натрахаться. Чтобы завтра, значит, с новыми силами – в метро, в душегубку офиса, в ад стройки. В пыльный грузовик! Труд уничтожил нас, превратил в худший вид животных – низменных скотов, который утратили первобытную невинность животных настоящих. Вкус труда был в яблоке, сорванном Евой. Гребаная сучка! Помимо нее, я бы хотел остановиться на змее и господине Боге, но сейчас слово взял Малыш Даун. Он говорит, что не хочет тратить свое время на всякую чушь. Что ему плевать на мнение предыдущего оратора. И что он просит послушать его внимательно, поскольку от того, как уважаемая публика отнесется к его словам, зависит этой публики не просто будущее… Жизнь! Холодею… Неужто решил правду рассказать? Придется тогда во всем его, Малыша Дауна, обвинять! Иначе могут и на рельсы скинуть, под поезд. Но Малыш Даун удивляет. Говорит кратко. Итак, друзья мои. Я – новый Мессия, присланный миру во искупление. Кто в меня поверит, тот спасется. Кто нет – до свидания. В жопу! Хватит сантиментов… проповедей… заповедей. Нынче все очень быстро. XXI век все-таки! Вот, к примеру, все в курсе, что сознание у людей клиповое? Ну так он, Малыш Даун, и говорит – сознание у людей клиповое. Современный человек – идиот похлеще дауна! Ни черта прочитать не может, посмотреть. Больше часа ни на чем не концентрируется. Хотя какой там час… Память, как у золотой рыбки. Две секунды! Ну так вот он, Малыш Даун, и постарается все разъяснить буквально в секунды считаные. Он – Мессия. Вы, грузчики, – избранные, хотите вы того или нет. Кто поверит в Малыша Дауна, тот спасется. Кто не поверит, тот погибнет. Et voilà