Таун Даун - [29]

, выкинуть из окон всех французских профессоров и посадить сто канадских цветов на Елисейских полях. Знаете, обиженно дует губы она, передразнивать акцент человека, который семь часов в самолете провел… это нехорошо! Звучит это так: «Знаесце, передрезцниваць аксцент человейка, койторый сцемь часцов в сцамолете провел, не хоройшо!». Смеюсь в стакан, боюсь подавиться. Джудит продолжает, напирает на то, что шутки всегда у французов несмешные. Опять же, над чем они шутят? Только три темы. Певица Делин Сион, блюдо «путин» и олени карибу. Вы только представьте! Олени! Карибу! Да они, квебекуа, этих оленей сраных видят только на монетках в 25 центов! Скажите на милость, где в пятимиллионном городе найти оленя карибу? Они что, издеваются? Ну «путин» еще куда ни шло. Картошка как картошка, но если вам угодно посмеяться… А Делин? Что тут смешного? Выдающаяся певица, замечательная женщина, мать. Верная, красивая! Все видели ее выступление последнее в центре «Белл»? Как она сказала со сцены, что не хотела петь, но ее верный муж… тот продюсер, который старше ее на 25 лет… велел ей идти на сцену… радовать людей! И это при том, что у бедняги рак. Он при смерти! Все читали интервью Делин, в котором она сказала, что ее верный Неро сказал ей, что хочет умереть у нее на руках, и она сказала, что он умрет у нее на руках и все будет так, как она сказала, на что Неро сказал, что… Какой характер! Какая твердость! Настоящие канадцы, стопроцентные квебекуа. Характер горячий, как порция свежего «путина», характер твердый, как рога оленя карибу. Да здравствует Квебек. Ура! Все аплодируют…

Кусаю губы. Какое лицемерие! Торговать смертью вразнос, что может быть отвратительнее. Смерть – не глава из учебника маркетинга. Она – великое безмолвие и зовет нас на последнее рандеву. Когда умираешь, чувствуешь себя дворянином… да, во Франции… который отправился на последнюю дуэль у стен старинного аббатства. Весна, трава, цветы. Одиночество. Колокол. Белые капюшоны монахинь. Кровь. Господи, прими мою душу. Вместо же этого шуты и лицедеи стараются упасть в могилу так, чтобы их успели сфотографировать для светской хроники и вместо молитвы или проклятия миру – что одно и то же, – стараются проговорить какой-нибудь рекламный слоган. «Покупайте диски моей жены Делин Сион». Старый дурак. Ты уже по шею в земле. Что тебе до этих дисков сраных. Но, думаю, мое мнение мало кто из собравшихся бы поддержал. Джудит, отдаю должное, их завела. А она, словно в упряжке из парочки карибу этих, несется теперь от сцены с длинноносой Делин Сион к французской таможне. Там ее ждет Руссо с паспортом Швейцарии. Он смеется над ее квебекским акцентом. Джудит получает свой паспорт, сует его в сумочку и опрокидывает очередной коктейль. Говорит. Короче, если вам охота обидеть квебекуа, это можно сделать какими-то другими… более креативными, что ли, способами. Но не стоит смеяться над нашим акцентом. Тем более что мы, квебекцы, прилагаем массу усилий для того, чтобы защитить французский язык. Удержать позиции. Те, кто над нами во Франции зубы скалит, даже и не представляют, на какие жертвы мы идем, чтобы говорить по-французски. Надо защищать язык. И не только! Надо защищать тех, кто на нем говорит. А кто на нем говорит? Конечно, она, Джудит! Поэтому весь мир нужно выстроить по ее болезненным галлюцинациям. Согласно плану. Схемам. У нее есть видение… Нетерпимая, злобная. Настоящая фашистка! Такой на съезде в Нюрнберге бы аплодировали. Да и что плохого случилось там в Нюрнберге, а? В целом-то все было отлично. Шествия, самолеты, прожекторы. Единственное, ей, Джудит, хотелось бы слегка изменить программу: скажем, вместо евреев и гомосексуалистов сжигать гетеросексуалов и французов, которые шутят про акцент квебекцев… А так нормально! Сто часов, полет нормальный, как говорится. В этом – вся современная цивилизация, думаю. Нет терпимости, нет равнодушия Возрождения. Есть только ненависть. Мир – пороховая бочка. В нем семь миллиардов крупиц ядерного заряда. Семь миллиардов Джудит Ласаньер. Все они обладают Собственным Мнением. Все – ненавидят чужое. Любое другое мнение – нетерпимость и расизм, фашизм и национализм, агрессия и преступление. А вот их мнение – свято. Это 10 скрижалей. Джудит Ласаньер накарябала их пером для татуировок на спине своей очередной возлюбленной. Какой-то кошелки из Гвианы. Та, вообще, не лесбиянка, но ради документов чего только не сделаешь. И бабе между ног полижешь! Тем более там у Джудит идеальная, стерильная чистота. Никакой жизни. Луна. Каменистый пейзаж. Никакой бактерии, ни один микроб не проползет. Волос нет, все гладко выбрито, по дурацкой нынешней моде. Внутри все тщательно промыто… полоскала годами. Растворы, антибактериальные мази, кремы. Идеальная дыра. Гарантия чистоты. Нет грязи. Поэтому нет и жизни. Мертвая, пластмассовая манда. Ее и приходится лизать подружке из Гвианы, которую истеричка называет «ma blonde»[50]. И пусть не удивляется, когда над ней из-за этого посмеется очередной Жан-Жак в форме сотрудника парижского аэропорта имени Шарля де Голля.